– Как тебя зовут? – спрашивает Леша.
– Арина… – ошалело выдавливаю я.
– Давайте скажем привет Арине! – кричит Леша в зал, который будто надрессированный лев ревет в ответ на команду. – У тебя очень красивое платье! – Я смотрю вниз, словно вижу его впервые. Черное коктейльное платье с длинным шлейфом, который я чуть прицепила сбоку, чтобы не таскался по полу. – Ты что, какая-то королева? – если бы он так добро не улыбался, я бы сочла это за ехидную шутку. Но его искреннее веселье, читавшееся в глазах, не дает мне усомниться в его светлых намерениях.
– Максимум принцесса, – смеюсь я, немного осмелев.
Леша тоже весело хмыгает, а я, уже совсем отойдя от шока, добавляю:
– Но вообще-то мы тут все принцы и принцессы. Принцы и принцессы рока!
– Да! – кричит Леша, и следом за ним покорная толпа.
Он подмигивает мне, а меня распирает счастье. Представляю сейчас свою улыбку!
– Думаю, я хочу вам кое-что показать, – обращается солист ко мне и другому счастливчику, оказавшемуся на сцене. – Ребят, я могу вас попросить? – на этот раз он адресует свои слова толпе. – На следующей песне, светите своими телефонами, и мы увидим звездное небо!
Последние слова были сигналом к следующей песне и к тому, чтобы погасили свет. И вся площадка действительно погружается во мрак с первыми же нотами. Остается лишь три прожектора с точным голубым светом, направленные на группу. Их лучи прорезаются сквозь толпу со спины, рисуя лучистый, яркий контур каждого присутствующего, но в то же время обезличивая их, оставляя сами тела абсолютно черными.
А потом я вижу это. Один за другим множество маленьких экранов загораются, прорезая тьму так же как звездный свет прорывается к нам сквозь столетия. Будто кто-то трясет влажной кистью с белесой краской над темным фоном. Прием не оригинальный, многие музыканты так делают на своих выступлениях, но это не мешает ему быть потрясающим.
Я даже не сразу поняла, какую песню пою вместе с группой. Губы сами находят правильные, родные слова. А ведь она называется «Ожил».
В тот момент я словно действительно оживаю после продолжительной, затянувшейся смерти длиною во все мое существование, после одиночества в толпе. Оказываюсь частью чего-то целого, чего-то гораздо большего, чем ничтожная я являюсь. Блуждающие в темноте нежно-голубые огоньки кажутся вовсе не хаотичным сборищем, а чем-то живым, дышащим и взаимосвязанным. Единым организмом-вселенной, который больше не выплевывает нас на обочину бытия, а дает место в общем замысле.