Всё-ё теперь молодежь упрекають, что стариков, мол, не уважаить. А они-то нешто уважали? Ведь всё поразломали, поуничтожили, что их деды построили! Вот и религию… Ну зачем было трогать? Деды, прадеды молилися, пускай бы, и дети… Ведь вера в Бога приучаить человека, чтобы он не только о себе думал, но и другому зла не делал. И с малых лет это надо в души чистые закладывать, вот тогда-то она, душа человеческая, и привыкнить к добру, пока не зачерствела. Видишь, как дети встречають меня, когда подойду к ним перед сном? «Бабушка, перекрести нас!» Значить, чувствують что-то, значить, ребенку приятное есть в том, что говорю: Господи, да дай же ты им здоровьица, да дай же ты им ума-разума, помилуй и сохрани ото всяких бед и напастей! Спите с Богом. Скажу вот так, перекрешшу… и заснуть. И с таким-то настроением хорошим!»
Вот потому под Рождество у нашей единственной иконы и горела свеча, что драгоценное зерно, заронённое генной памятью и мамой в наши души, всё же взошло, ориентируя в бесконечном пространстве жизни. А потом захотелось и детям вложить похожее: Христос – символ добра, сострадания, прощения, – духовности; его – Христа (добро) – распинают, а он (добро) воскресает; только добром можно защититься и защитить, а если в душе его нет, то – темнота, злом заполняемая.
Семена, некогда заронённые в наши души – та же эстафета памяти. Как в спешных буднях не потушить «факел» добра и веры, когда и какими поступками своими передать детям то, что понесут дальше? Сие зависит от нас.
«Я люблю тебя!», «Я хочу всегда быть с тобой», «Ты моё всё», «Я хотел сказать, что…», «Извини, краски кончились». По этим откровениям, – на асфальте, белой краской, – мы шагали с ним несколько раз, и был он мне «не другом и товарищем», а просто нечаянным собеседником.
С недавних пор вечерами стала замечать его в скверике, что как раз напротив рощи старых лип и сосен. И обычно сидел он напротив детской площадки, на которой под звон детских голосов мелькают яркие пятна курточек, игрушек, шаров. Потом вставал с насиженного места и начинал ходить туда-сюда по аллее молодых лип, словно переваривая только что увиденное… или вспоминая и своё детство? А думалось так потому, что не смотрел по сторонам… наверное, боясь отвлечься от своих мыслей? И был похож на моего любимого поэта Тютчева поздних лет. «Симпатичный мужчина», – иногда мелькало, – любопытно было бы поговорить с ним и узнать: а есть ли в нём что-то от Федора Ивановича? И вот как-то…