Через неделю Торновского и еще нескольких человек, включая Бурдукова, увели.
Казалось, что январь никогда не кончится. Трупы и замерзшее дерьмо в студеной полутьме помещений тюрьмы уже не тревожили оставшихся узников. Почти никто не передвигался, попросту не имея на это сил. Разговоры и стоны тоже почти прекратились, царившая до этого возня переполненного барака сменилась редкими шорохами и периодическим кашлем умирающих. Счет дней я потерял некоторое время назад, за сырой чумизой и холодной водой к раздаче еще ходил, но желания есть и пить уже почти не испытывал. Да и сил жевать твердые зерна у меня не было. Недавно мне попался в чумизе камушек, и я сломал себе зуб. Ко всем злоключениям у меня вскоре возникла боль в том месте, где зуб откололся, временами я сплевывал кровь, десна неприятно побаливала, напоминая мне о том, что я все еще жив.
Особого оживления среди узников не случилось даже тогда, когда стали слышны пулеметные очереди и залпы орудий. Перестрелка велась где-то вдалеке, но с каждым часом звуки стрельбы становились все громче. Так продолжалась два дня, а потом наступило затишье, которое длилось чуть меньше суток.
Еду и даже воду в день затишья нам не принесли, происходило что-то необычайное. Рано утром стрельба возобновилась, послышался шум бегущих мимо нашего барака китайцев, они кричали и отстреливались, лязгая затворами винтовок. Орудийный снаряд угодил рядом с нашей тюрьмой, с потолка посыпалась глина вперемешку со старой соломой, и в сыром холодном полумраке отчетливо запахло едким дымом жженого пороха.
Потом я услышал конское ржание и топот копыт. Невидимые всадники пронеслись мимо нашей тюрьмы в сторону китайских казарм, треск пулемета был уже совсем рядом; я переглянулся с полковником Доможировым, который за последние дни чрезвычайно похудел, оброс щетиной и не переставая кашлял. Он нашел в себе силы и, опираясь на нары, привстал. Глядя на меня с дикой улыбкой, почему-то шепотом произнес:
– Система «Кольт»!
Судя по удаляющимся выстрелам, бой перенесся в сторону Маймачена, вокруг тюрьмы почти не было теперь никакого движения. Я смотрел на застывшего Доможирова, он – на меня.
– Унгерн? – поинтересовался я шепотом.
– Больше некому, – закивал полковник и, собравшись с силами, поплелся, опираясь на нары, поближе к выходу.