– Разумеется! Раз уж я принадлежу вам, то не принадлежит ли вам и все то, чем я располагаю?
Настала минута молчания. Интонация настоящей любви, искренней страсти всегда способна повлиять даже на самое безразличное сердце. Стоя напротив этой женщины – невероятно красивой, – которая любила его и так ясно давала ему это понять, пусть он этого и не желал слышать, граф чувствовал, что ему не хочется ни обижать ее, ни насмехаться над ней.
Они сели рядышком, но она – чуть ниже, чтобы позволить физически доминировать над ней тому, кто так сильно доминировал над ней морально. И в этом положении она смотрела на него… о, отнюдь не дерзко! Казалось, для этого совершенно восторженного взгляда она, напротив, смягчила пылавший в ее зрачках огонь. То была уже не покинутая и разгневанная любовница, глаза которой говорят неблагодарному: «Почему ты меня больше не любишь?», а женщина, которая вдоволь настрадалась, а в качестве упрека за этот разрыв использует нежность, украдкой пряча ее за слезой.
Увы! Анри не любил больше Татьяну; а мужчина, который не любит, становится безжалостным. Первый же подходящий предлог позволяет ему вновь войти в ту роль, от которой отстранило его непредвиденное обстоятельство.
Губы его растянулись в сардонической усмешке и, вытянув палец в сторону лица Татьяны, он промолвил:
– А ваша клятва? Ваша торжественная клятва оставаться в маске все время нашей разлуки, она что, уже забыта?
Татьяна задрожала.
– Меня вынудили ее нарушить! – вскричала она.
– Полноте! Вынудили! Да неужели? Гм! Сознайтесь лучше, что вам надоело беспрестанно носить эту маску!
– Я вам повторяю: меня вынудили ее снять.
– Он хоть хорош собой – тот, кто принудил вас это сделать?
– Мне не известно, хорош ли он собой, но одно я знаю точно: до тех пор пока я ему не отомщу – не успокоюсь!
– Вот так так! Еще один неверный любовник, приговоренный вами к адским мукам! Поистине, моя бедная Татьяна, это ужасно, что вы так еще ничего и не поняли! Любовь, дорогая моя, это не то чувство, которому можно приказывать, как вашим мужикам — вы ведь именно так у себя, в России, называете крестьян?.. Она приходит – ты говоришь ей «здравствуй», уходит – говоришь «прощай». И ее не преследуют и не подвергают гонениям за это.
– Стало быть, если Мария де Шеврез скажет вам завтра, что она вас больше не любит, вы о ней тотчас же забудете?