Аделаида Тальен была несколько взволнована, Марион бледна. Баррас засунул руку за жилет и принял позу почти угрожающую.
– Любезный директор, – продолжал Каднэ, – я знаю, почему вы нахмурили брови; признайтесь, что вы меня принимаете за убийцу.
– Милостивый государь!..
– Однако вы видите, что в этом костюме невозможно спрятать ни малейший кинжал, а в руках у меня нет пистолетов. Итак, успокойтесь. Единственное оружие, которым я вооружен против вас, это богиня, такая же открытая, как и я, и зовется она истиной.
– А! Вы хотите поведать мне истину? – с иронией спросил Баррас.
– Подождите, гражданин директор, вы увидите, что я переверну пословицу.
– Как это? – спросил Баррас.
– Мертвец будет говорить истину живому.
– Мертвец?
– Да, я.
Аделаида Тальен и Марион с беспокойством переглянулись, Баррас невольно сделал шаг назад, но Каднэ продолжал:
– Да, любезный гражданин директор, я умер вот уже четыре года, я был гильотинирован в октябре тысяча семьсот девяноста третьего.
Баррас не отвечал прямо Каднэ, а посмотрел на госпожу Тальен и сказал:
– Я не знал, что у вас есть сумасшедшие друзья.
Аделаида Тальен, волнение которой возрастало, не отвечала. Каднэ продолжал:
– Когда я был жив, меня звали маркиз де Каднэ. Я был владельцем небольшого поместья в Провансе, что за милю от Дюранса и в пяти милях от Экса. Революция застала меня в звании кавалерийского корнета. Я сначала эмигрировал, потом тоска по родине в соединении с тоскою любовной овладела мною, и я вернулся во Францию. Я въехал в Париж ночью, поместился у моего бывшего камердинера, к которому имел полное доверие и который на другой же день донес на меня. Я был арестован, судим, осужден и казнен в один день.
– Да это сумасшедший! – вскричал Баррас.
– Нет, гражданин директор, – продолжал Каднэ, – и я докажу вам, что я в полном рассудке и что я говорю правду.
Баррас пожал плечами. Нисколько не смущаясь, Каднэ продолжал:
– Я видел сейчас, входя сюда, человека, который хорошо знал меня живого.
– А! Неужели? – сказал Баррас насмешливым тоном.
– Это Дюфур, бывший поставщик, толстяк, заседавший в революционном трибунале. Он меня узнает, потому что он находился в числе тех, которые осудили меня.
– Милостивый государь, – сказал Баррас, слегка топнув ногою, – вы пришли ко мне забавляться – это очень хорошо, но я был бы крайне признателен, если бы вы сократили эту мистификацию.