– Да поняла я уже! Поняла. Хватит, няня!
– Ты меня знаешь, сказала – сделаю.
– Ну, конечно сделаешь – раз уж сказала.
– Иди, давай, горе ты моё луковое. Там вон, из столицы человек от отца твоего приехал, видеть тебя срочно хочет, а я уж не знаю, что и врать-то ещё ему. Чем только не отговаривалась. То рукоделием ты у нас была занята, то молитвой, чтением, рисованием… у меня голова кругом! Кажется, никогда я ещё столько не врала. Вводишь ты меня во грех, ой, вводишь. И боюсь, не одну меня.
– Ой, нянюшка, ну что ты опять-то? Да ничего плохого я не делала!
Совесть с ядовитой ухмылкой подбросила напоминание о жарких поцелуях с красивым мужчиной, от одних воспоминаний о котором её тело томительной негой наполнилось. Ожившая грёза, а не мужчина.
– Я просто гуляла. Там, знаешь, какие цветы красивые?
– Знаю я твои цветочки. Идём уже.
– Да – куда?..
Констанс закатила глаза:
– Я же сказала – человек из столицы приехал, тебя ждёт. Ты что же? Меня совсем не слушаешь?
– Слушаю.
Констанс бесцеремонно подтолкнула свою госпожу в сторону выхода из конюшни. Вильма без возражений покорно двинулась в указанном направлении.
– Что за человек? Что ему нужно? Ты знаешь?
– Конечно! Он же вот прямо с порога взял мне всё, да и выложил.
После яркого полуденного солнца переходы замка казались тёмными.
Покои отца находились в восточном крыле замка и большую часть времени стояли закрытыми. Люди и сами не стремились попасть сюда – о хайримах и их способностях ходило много устрашающих легенд. Вильму отцовские лаборатории не пугали, но Констанс всегда строго следила за тем, чтобы её воспитанница пробиралась сюда как можно реже. В те же разы, что удавалось обмануть бдительность наставницы, Вильме ничего интересного увидеть не удалось. Выставленные в банках под закрытыми стёклами головы непонятных уродцев скорее отвращали, чем пугали. Запахи неизвестных составов были едкими и вонючими. Книги написаны на непонятных языках. На тех полках, до которых она смогла дотянуться, тоже ничего волнующего, таинственного: всё больше какие-то порошки, травы – толчённые, мелко смолотые, крупинками, горошком. И всё это тоже пахнет… так себе.
Отцовский кабинет, в отличие от лабораторий, от неё никто не закрывал. Сюда они пришли и сегодня. Комната пахла дождём и кожей. В те редкие, быстро пролетающие дни, что отец проводил в поместье, в камине ярко пылал огонь, на столе прохлаждался бокал с алым вином, а на пюпитре всегда стоял какой-нибудь древний, тяжёлый том, но сегодня отца не было и комната выглядела мёртвой.