Робби уставился в окно. Обычно перед ним расстилалась панорама Манхэттена, но сегодня день выдался облачным, и все исчезло в густой серой дымке.
– Черт побери, Роберт, у меня уже голова идет кругом! Я не смогу тебе помочь, если ты и дальше будешь выкидывать свои штучки! Или тебе безразлично твое будущее?
– Мое будущее? Как я могу беспокоиться о будущем, когда не в состоянии определить настоящее? И даже не пойму, кто я такой?!
– Если воображаешь, что проведешь остаток года, валяясь дома на диване и слушая «Суит Фанни Адамс», даже не мечтай, малый!
«Суит Фанни Адамс»? Малый? Он выражается как персонаж комиксов пятидесятых. Неудивительно, что никак ни во что не врубится!
– Ты же вроде говорил, что запрещаешь мне валяться дома на диване.
– И не огрызайся! Не смей раскрывать рта!
Питер так кричал, что секретарши, сидевшие на другом конце коридора, навострили уши.
– Ты ни с кем не будешь встречаться! Ни с кем не будешь разговаривать! Тебе приспичило пустить по ветру свою жизнь? Хочешь оказаться в тюрьме? Что же, может, тебе давно пора попробовать, какова на вкус тюремная жизнь!
Робби рассмеялся, хотя знал, что в этот момент ничего хуже сделать не мог. Но и сдержаться тоже не сумел.
«Он хочет дать мне попробовать вкус тюремной жизни? Господи, па, вся моя жизнь – тюрьма! Неужели не видишь? Я в капкане!»
– По-твоему, это так смешно?!
Питера трясло от ярости.
Робби повернулся к отцу.
– Нет. Нет. Я не…
Хлясть!
Звук пощечины разнесся по офису. Питер ударил сына по лицу с такой яростью, что тот отлетел назад, потерял равновесие, ударился затылком об оконное стекло и, оглушенный, сполз на пол.
На несколько секунд отец и сын замерли в потрясенном молчании. Первым заговорил Питер:
– Прости, Роберт. Я не должен был этого делать.
Глаза Робби превратились в щелки. На щеке багровело пятно.
– Верно. Не должен был.
С трудом поднявшись, Робби с опущенной головой протиснулся мимо отца и поплелся к лифту.
– Роберт! Ты куда?!
Мальчик не ответил.
Спустившись вниз, он прошел сквозь вертящиеся двери и вдохнул холодный свежий воздух. По лицу катились слезы.
Боже!
Мама!
Кто-нибудь!
Помогите мне! Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне!
Роберт, ничего не видя, бежал по Парк-авеню. Из горла вырывались сдавленные всхлипы.
Настоящая депрессия началась в двенадцать лет, вместе со взрослением.