Она написала на доске сегодняшнее число: «Первое ноября».
– Какой сегодня день?
– Сегодня последний день перед каникулами… – неуверенно ответил класс.
– Сегодня день экзекуции, – крикнул Ролан с места.
Надежда Васильевна усмехнулась:
– В чем-то ты прав, Ролан… Сегодня я расскажу вам о ваших оценках. Но скажу прямо: они неблагополучные почти у всех.
Все мы знали об этом уже задолго до окончания четверти. Было тяжело наблюдать за отличницей Анфисой Жарковой. Этой девочке очень тяжело давались пятерки, но она старалась; когда мы злились на нее – окликали Ананасом, на что она очень обижалась. Она была единственной из класса, кто прилюдно зарыдал из-за четверки по математике, в отличие от других отличников, которые с достоинством приняли удар.
– Не надо распускать слезы, раньше надо было думать, – сделала замечание Анфисе Надежда Васильевна.
Она злорадствовала. Она смотрела на каждого ученика, когда громко называла его фамилию и соответствующую оценку, еще раз отмечая, какие мы бездарные и никудышные дети. Своим взглядом она укоряла не только нас, но и наших родителей, бабушек и дедушек, всех предков, которые давно канули в историю. Это был ее день, не наш. Только перед тем как назвать последнюю фамилию, она сделала паузу, притворно улыбнулась и громко произнесла:
– Федор Лучанов, у тебя, у единственного ученика – пятерка. Вот, ребята, с кого пример надо брать. Мальчик учится, старается. А вы…
Весь класс с ненавистью посмотрел на Федора, а он, чувствуя неловкость, виновато опустил голову. Он сидел рядом со мной, и в этот момент я намеренно отстранился от него.
Надежда Васильевна встала со стула, отошла к доске, повернулась спиной к классу. В этот момент мы все обомлели. Все платье было покрыто белыми изъеденными отверстиями, как будто его проела моль. При этом отверстия все увеличивались в размерах, все большие куски плотной ткани отслаивались, обнажая ее белье белого цвета. В классе поднялся смех, улюлюканье.
– Что вы смеетесь?! – недоуменно покосилась она на нас. Смех перешел в коллективный хохот.
– Дура, ты вся в дырках, – выкрикнул кто-то с задних рядов не своим, писклявым голосом.
– Кто это сказал?! – взвыла она.
Все уткнулись в свои учебники, но она видела, что мы продолжаем злорадствовать, еле сдерживая смех.
– Кто обозвал меня? Худобаев, встать! – закричала она на Дениса.