Иванова, на пересдачу! - страница 27

Шрифт
Интервал


Фига себе. Радикально он решил поменяться. Из поборника здорового образа жизни до курильщика.

— Есть спортивная форма? — смирилась я с тем, что отделаться от Ванюши не удастся.

— Ага.

— Даю тебе пять минут. Будем выгонять дурные мысли самым простым способом — изнурять тело тренировками. Носки теплые надень! И кофту под балахон! На улице холодно.

Короче говоря, вскоре ко мне вышла капуста, укутанная в четыре слоя вещей.

Ну, лучше так, чем заболеть и умереть в самом рассвете сил, так и не познав женской любви.

Бег с Ваней был долгим и нудным, ибо неспортивный Коперник задохнулся уже через две минуты и просто стоял, согнувшись и издавая звуки полумертвого кита. Я носилась трусцой около него, проклиная своё добродушие.

— Давай, слабак!

Щеки мерзли, и изо рта струился пар.

— Я не могу… — прохрипел Ванюша и протер запотевшие очки. — Можно мне пойти домой?

— Хочешь покорить Иру? — Он осторожно кивнул. — Тогда тренируйся! Девушки любят спортсменов, а не курильщиков! Догоняй!

Я побежала к перекрестку, думая о том, как все-таки хорошо глубокой ночью, когда улицы пусты, и лишь одинокие машины проносятся по шоссе, взрезая тишину.

Где-то вдалеке так громко пыхтел Коперник, что грозился перебудить ближайшие дома. Причем он мог уже идти, а не бежать, ибо я сбросила скорость под ноль.

Впрочем, вдвоем было как-то легче. Не так остро давило одиночество.

— А ты чего бегаешь посреди ночи? — Ванюша поравнялся со мной. — Какие думы гложут юное сердце?

Вот он поэт доморощенный. Откуда в технической голове берется подобная ересь?

— Просто люблю бегать, — пожала плечами. — Расслабляет, знаешь ли.

— Чушь собачья. Ты с таким лицом выходила, будто тебя призраки преследуют, — он запыхтел сильнее и отдалился; я намеренно ускорилась. — Ну и ладно. Не хочешь — не говори!

— Не хочу, — проворчала себе под нос.

Думать даже не хочу о том, что может заставить сорваться в ночи с кровати. Думать не хочу о том, кто способен вырывать дыхание из груди. О губах его дьявольских и усмешке вечной.

О том, как он решил, будто я — такая меркантильная дрянь, что отдалась за оценку. Мол, раз взяток не берешь, так меня возьми. Тепленькую.

Как ему в голову такое пришло?..

И что, теперь он всякий раз будет неоднозначно намекать, что моя оценка — позорище? Что он, весь такой замечательный, поддался инстинктам, а потому я хожу с незаслуженной четверкой?