Встретил такой образ у Жиля Делёза и Феликса Гваттари: некто вставил солнце в зад с мыслью дать свет жизни и получил солнечный анус. Такова вот «даль светлая». Как в книге «Кысь-брысь» нашумевшей столичной одной штучки-дрючки, которая «кысь-брыссица» живописует красивенький, как гриб, с пятнушками, хоть целуй его, мужской половой орган… Секса, вероятно, хочется, как кошке…Понадобилось ей для этого исколесить полпланеты, чтобы в элитных гостиничках суметь так излиться. Можно авторице сослаться на классика, Курта Воннегута, заявившего устами героя в одной из книг, что народ обожает смотреть на две вещи – на то, как люди трахаются, и на то, как людей убивают… Во всей пафосной патриотической русской литературе нет героя-трудоголика. Весь школьный курс литературы – это панорама проходимцев, неудачников, адекватных пустому обществу, как лермонтовский Печорин, нигилистов, бухих запорожских гопников, пофигистов, убийц старушек, собачих садистов и убийц.
Прислушаемся к гайдпаркеру Андрею Кириллову, который как патриот и родитель озабочен падением уровня нашей педагогики, что опустилась до «ниже плинтуса». В школьном курсе литературы нет позитивного героя труда. Весь этот курс – какой-то набор русофоба. Причем Фурсенко к нему не имеет отношения. Этой шнягой нас потчуют уже больше ста лет. И какого на фиг позитива вы хотите от России, если в ней детей с младых лет пропитывают этим негативом и отрицаловом? Какого интеллекта и развития общества вы ждете, если школьный курс литературы гарантированно убивает в детях любовь к чтению под пафосные вопли о патриотизме? Откуда на фиг быть лучу света в этой беспросветной зопе, как сказал бы герой моей прозы байкальский рыбак с Ольхона Савва, достоевщины?
Ладно, не будем говорить об учительной роли литературы, но поэзия пусть будет в ней, до озноба позвоночника чтоб волновала душу, как эта строка классика: «Я нашел тропинку всю жужжавшей запахом боярышника». Она – что лунный луч с заключенным в нем светом, который боязно и потревожить. А ведь жизнь – это мускульно-энергетическое повествование о том, «как рубанок сделал рубанок», «как печатали вашу книгу», как созидают вещи столяр, часовщик, типограф, как сажают леса, как добывают нефть и плавят сталь, как пустыни превращают в оазисы цветения жизни. Ну, может ли быть подчеловек, всякое дрянцо, спившееся, обалдевшее от праздности и бездельничества, становиться идеалом молодости. А ведь этот мир и его обитатели – с окраин жизни, из подвалов ее, где парторг даже один в социалистическую пору в Тюмени у нас гомосечил, утром на трибуне с зажигательной речью, вечером в том же доме, в лаборатории изыскательской облизывал молодяку-рабочему, сунув ему бутылку водки в расчет за услугу, то, что в иные моменты у мужика колом стоит. Они – нули натуральные в социально-историческом значении. Настоящим приговором звучали строки из предсмертных записок В. В. Розанова: «Мы в сущности играли в литературу». Литература русская не выучила и не внушала выучить, чтобы этот народ хотя б научился гвоздь выковывать