Я включила в прихожей свет и открыла дверь. Севочка несмело мялся на пороге.
– Заходи, раз пришел, – приободрила его я.
Он вошел, протянул мне лилии, умильно глядя мне в глаза.
– Извини, Риточка, я был неправ.
– Да.
– Что да? Ты меня извиняешь?
– Нет, подтверждаю, что ты был неправ.
Он вздохнул и продолжил покаянную речь:
– Я не хотел тебя обидеть… Просто ты так редко звонишь мне сама… Вот я от радости и не соображал, что делаю.
– Севочка, право слово… Тебе ведь не шестнадцать лет, чтобы голову терять…
– Знаешь, Риточка, – он грустно вздохнул, – я ведь говорил тебе, что люблю тебя, да?
– Ну, да.
– А ты мне не веришь?
Я пожала плечами и пошла в комнату. Севочка шел за мной.
Странный он. Ну какая может быть любовь в нашем возрасте? Нет, я, конечно, читала, что любви все возрасты покорны, но, когда прибавляются года, убавляется интенсивность чувств. И на место юношескому безумию приходит взвешенное сексуальное влечение, подкрепленное общностью интересов и воспитания. И терять голову из-за звонка своей… подруги, мне кажется немного неуместным. Un peu ridicule, как говорят французы.
Я поставила лилии в большую стеклянную вазу и повернулась к поклоннику:
– Чаю хочешь?
Севочка кивнул. Я вздохнула и пошла на кухню. Поклонничек тенью следовал за мной.
После чаепития, обсуждения кошачьих проблем и осмотра Владова подарка Севочка, естественно. перешел к поцелуям и прочим нежностям. Я решительно отстранилась. Не дай бог, он решит, что ко мне можно являться, как только ему этого захочется! Я вовсе не жажду быть игрушкой в руках мужчины, даже если он утверждает, что любит меня, как Ромео Джульетту.
Севочка насупился:
– Все еще обижаешься?
– Нет, – спокойно ответила я и улыбнулась. Он обескураженно замолчал, – я думаю, тебе лучше поехать домой…
– Риточка, извини меня, идиотку… – Любочка влетела в комнату и растерянно замерла. Сцена была весьма красноречивой: я в халате, рядом со мной смущенный и стремительно краснеющий поклонник, – ой, я не знала… Простите. – Любочка начала пятиться к двери.
– Все нормально, сестричка, Всеволод Михайлович уже уходит, – с видом великосветской львицы произнесла я и повернулась к Севочке, – до свидания, Всеволод Михайлович.
– До свидания, Маргарита Алексеевна, – обреченно пробормотал он и вышел.
Заурчал мотор машины, мелькнул свет фар, и снова стало тихо. Я повернулась к Любочке: