Ильди, очевидно, был поражен не меньше, потому что смотрел на сородича широко распахнутыми глазами и никак не мог вернуть на место взлетевшие до середины лба брови.
А пленник на кровати тем временем бережно обхватил мое запястье.
— Эйхарри, великая эйхарри, — униженно зашептал он, — возьми меня себе. Оставь в своем шатре. Объяви своим военным трофеем. Я буду делать все, что прикажешь. — Он глядел на меня с мольбой и большим пальцем нежно выводил круги на моей коже.
— Хочешь особое положение? — поддел его Ильди, отойдя от шока. — Ляжешь под врага? — передразнил он. — Предложишь ей свое тело? Свою честь? Свою службу? — он повторил все упреки, брошенные ему товарищем в лесу у границы защитного купола.
Слова угодили в цель, и красивое лицо пленника, державшего меня за руку, изуродовал гнев: ноздри раздулись, челюсть затряслась, уголки губ поползли вниз. Красный от стыда, эльф кивнул на Ильди и выпалил:
— Отдай им его. Если кого-то надо отдать, отдай его.
Ильди отшатнулся, будто его ударили, а потом вскинул на меня растерянный, беззащитный взгляд. Неужели и правда думал, что я послушаюсь первого встречного, променяю его, упрямого и гордого, на более доступного и сговорчивого?
Губы Ильди поджались. Лоб пересекла глубокая вертикальная морщинка.
Нет, этот молить о пощаде не станет. О снисхождении не попросит. И уж тем более не потребует пожертвовать кем-то ради собственного спасения. Благородный и чистый, он будет молча ждать, что я решу, кого из них двоих отправлю в ад по второму кругу.
— Как тебя зовут? — обратилась я к пленнику на кровати.
— Фай, — охотно откликнулся тот. — Меня зовут Фай, госпожа.
О, даже так — госпожа.
Быстро смекнул хитрец, где ему будет лучше. Здесь его не насиловали, не избивали, кормили, лечили и даже уступили хозяйскую постель. Можно и унизиться разок ради таких условий, верно? Даже возлечь с ненавистной человечкой. С одной — это ведь не со всеми. Легче одну на себе потерпеть, чем целый отряд.
Фай.
— Видишь, — я послала Ильди насмешливую улыбку, — а вот он мне свое имя сказал.
«В отличие от некоторых», — повисло в воздухе неозвученное.
Плечи Ильди поникли, но упрямства в нем не убавилось ни на йоту. Отвернувшись, он уставился в сторону полога, ведущего из палатки. Снаружи доносился смех, трещали разведенные костры. Совсем как той ночью.