«Разорять?» Нет, не разорять, а защищать. Не мы первыми начали это глумление над народными чаяниями, эту современную Варфоломеевскую ночь. Я был честен. Да, я убивал, но и в меня стреляли. Это было, как на дуэли, – на равных условиях. Но мои руки не обагрились кровью безоружного врага, хотя я мог расстрелять, перейди он на сторону врага, и родного брата. Нет, ты меня не понимаешь, дорогая мама.
Итак, мы корпели и писали, сначала на черновиках, а потом, после консультаций по проблемам грамматики, начисто. А слух о том, что русских интербригадовцев будут отправлять на Родину, облетел весь лагерь. И мы на короткий срок стали именинниками. К нам наведывались соседи. Заходили как будто ненароком латыши, поляки и даже печальные, замкнутые немцы. Все бездомные, бесприютные.
Зашел знакомый Владек:
– Пишешь, курвин сын Алекс?
– Пишу, Владек, не мешай.
– Ну и правильно, что пишешь… на Родину, значит?
– На Родину, Владек.
– Тоже правильно. Курва их мать. Ты куртку свою козлиную кому-нибудь обещал?
– Нет, не успел.
– Оставишь мне куртку, когда в Перпиньян вызовут?.. У меня, вишь, рубаха, портки и все.
– Конечно, Владек. Что за вопрос? Тебе и оставлю. Она ведь теплая. Только короткая.
– А дома ты новую купишь?
– А ты думаешь, у нас таких курток нет?
– Значит, по рукам, Алекс?
– По рукам, Владек.
– …одеяло белое ты кому-нибудь обещал?
– Нет, оставлю тебе. Прихвати, когда домой будешь ехать.
– Прихвачу, а то сам знаешь, как здесь холодно.
– Да, холодно и голодно.
…Оно и сейчас со мной, это немудреное тонкое, белое, с желтыми по краям полосками, одеяло военных испанских лет. Вместе прошло все странствия. Не удалось, так и не удалось мне вернуть его белокурому Брозиню, майору испанской республиканской армии, первому в истории Каталонии латышу – начальнику милиции городка Палафружель.
Конец ознакомительного фрагмента.