– Меня бы он нарисовал хоть разочек!
Ника всхлипнула и, взметнув в воздухе свой вьющийся золотистый хвост, убежала из красного уголка, чуть не растянувшись у порога.
Власта, накручивая на палец кончик глянцево-чёрной косы, видимо, мечтала о том же самом.
– Вешать таких подонков надо! – закричала добрая половина родителей. – Мать – приличная женщина, дедушка – генерал-лейтенант! На «Волге» его, мерзавца, возят, подарками заваливают. Джинсы у него американские, куртка кожаная. С жиру взбесился, голубая кровь. Острых ощущений ему не хватает!
– И зачем он на свете живёт? Вот вырастет такой сорняк, и не выдерешь его, и не спалишь…
– Колония по нему давно плачет! И посадили бы простого-то парня за сотую долю этих безобразий. Но, раз дед в Комитете, всё ему можно. Скоро нас всех перережет, причём безнаказанно! И не смотри так, Машенька! Бандита ты растишь, убийцу, рецидивиста будущего. Помяни моё слово, сама из-за него пострадаешь!..
Директриса их школы с трудом успокоила встрёпанных мам и бабушек. Потом подозвала абсолютно спокойного Андрея к застеленному кумачом столу. Тот вышел на всеобщее обозрение вихляющейся походкой и заправил за ворот куртки обгрызенные концы пионерского галстука.
– Ты хоть немного раскаиваешься в своём поступке? – строго спросила директриса.
Все замерли в ожидании. Мария глубоко дышала, сдерживаясь из последних сил.
– И ни фига не раскаиваюсь! Повесилась – значит, дура. И плохая дочь – о матери бы хоть подумала. Мальчишки всегда девчонок задирают, и никто из-за этого не вешается.
Далее разразилась такая буря, что, казалось, рухнет потолок. Озирской советовали убраться из дома подобру-поздорову. Уверяли, что её сынок-негодяй ворует газеты из ящиков; потом перешли на бельё с верёвок и кошельки из карманов. Власта тоже заплакала, стараясь перекричать взрослых.
– Этого не было! Андрей не вор! Только один раз Алкину карточку стибрил… Но вещи и деньги – никогда! Мама, ну скажи! Скажи что-нибудь! – теребила она за руку худощавую брюнетку в тёмном платье – Бэлу Сорец.
– И уже с тремя девками гуляет, – продолжали выступать соседи. – Смотри, Маша, как бы бабушкой тебя не сделал во цвете лет. Ника, Илюшкина дочка, иссохлась по нему. Эта пигалица чернявая – тоже влюбилась. Да ещё он и Аллочку приметил. Тринадцать лет всего, а туда же…