Внезапный визг протекторов заставил Никанорыча вздрогнуть и спрятать книгу за пазуху, – проезжавший мимо легковой автомобиль не вписался в поворот, отчего въехал на обочину и тут же вырулил обратно на трассу с непонятным покрытием. Лёва проводил взглядом спятившую легковуху и подумал:
«Вот сумасшедшие. Все что ли они тут такие? Вот попал я… Да, надо что-то предпринимать… Нет смысла околачиваться без нужды в этой глухомани с её обломами… Как точно! Обломы! Ресторан назывался „Обломов“! Вспомнил… Вот же блин, реально ирония судьбы… Обломов… Вот жуть-то! А город это какой? И что за провалы такие в памяти? Да, надо что-то делать. Как-то спасаться надо, выходить из всего этого бреда…»
Никанорыч остановил размышления и направился туда, куда подсказывала ему интуиция, а она, эта его интуиция, как известно, никогда его не обманывала…
Внезапный надрыв какой-то пьяной шальной гармони заставил Никанорыча вздрогнуть и застыть от озноба… Откуда-то доносилось разухабистое рыдание этого русского инструмента, вобравшего в себя грозовую тоску, и безумную радость всех эпох и раскладов; и голоса… голоса – мужской и женский, да как запели! В терцию! Чисто! Да с такой ностальгией, с таким отчаянным откровением, с такой душой нараспашку… Вот она, Русь обнажённая, воля всегранная, заплутавшая в ухабах да просеках, среди кутежей да исповедей, в глухомани родимой, хоть и не виданной ранее, но чувствуемой всеми нервами, всей промозглой и чуткой натурой, рождённой не для корысти, – для пений и светлых деяний во благо Рода, святой Руси, Духа единого… Никанорыч стоял, оцепенев от всего, что он чувствовал в данный момент. Он не желал двигаться, ему было уютно и радостно от этого пения под гармонь, неизвестно кем надрываемую, и он, уже не горюя от собственной горечи и утраченных средств, как и памяти, мог только врастать в это поле энергии, охватившее и нежившее бессмертную душу его всей силой любви и смертельной кручины…
В то время как Лев Башковитов размышлял о смысле всей жизни, пребывая в состоянии нового бодуна с драматической ностальгией и будучи лишённый всех дивидендов и командировочных, а также части своей драгоценной памяти, в аэропорту города Обломова приземлился очередной авиалайнер с Лютневым на борту. Спецкор сошёл с трапа, миновал все пункты проверки и вышел, наконец, к стоянке такси… Итак, спецкор Илья Лютнев, одетый в кожаную куртку и джинсы, с сумкой через плечо стоял теперь в ожидании машины такси. И ожидание это было очень недолгим, можно сказать, его и вовсе не было. Местный таксовоз тут же подрулил к спецкору, и опытный водила, высунувшись из машины, спросил у Лютнева: