жизнь, которую я сложила как могла, в ней были радость и горе, утраты и обретения, всё, что делает жизнь жизнью. И прожиты эти годы так полномерно, что их могло бы хватить на две долгих жизни.
И тогда-то – не раньше – в этой полномерности моего существования я только и смогла по-настоящему понять тебя, принять всё в тебе. В какой-то момент я вдруг обрушилась на себя: как же я могла раньше так думать, так жить… почему не попыталась изменить… отчего не смогла… Стоп. Уйти надо было и от самобичевания, от упреков и обвинений себе прежней… И лишь когда мне дано было понять и принять не только тебя, вчерашнюю, не только себя, вчерашнюю, а всё это наше общее «вчера», нашу прошедшую жизнь – такой, какой она была, – тогда лишь всё оказалось на своих местах. Было как было. Есть как есть. Я больше не воюю с прошлым, оно лишь живет во мне, оно лишь существует как часть моей жизни. Это мои начала – такие, какие были, и дай мне Бог сотворить их достойное продолжение…
Как избирательна наша память! Теперь мне вспоминаются иные эпизоды, иные детали быта и моменты давнего нашего бытия. Я будто заново слышу твои короткие, отрывочные, нечаянные рассказы о твоём собственном детстве, скудном, нескладном, и вижу, как трудно отделить, что – беда наша, а что – вина.
Вот ты рассказываешь о своей маме:
– Она всю жизнь даже не знала, сколько ей лет, запись в документах сделана со слов. Знаешь, что ей запомнилось? Когда умерла её мама, она очень горько плакала, соседи дали ей конфету, и она успокоилась…
Сколько же лет может быть человеку, если его в такой ситуации можно отвлечь вкусным угощением? Три, четыре, пять… А умерла моя бабушка, по тем же подсчётам, в шестьдесят лет, и было это в день окончания войны, девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, и точность этой даты – вне сомнения. С бабушкой, уже потерявшей сознание, пытались поделиться радостью: «Победа, слышишь, победа…» Не услышала.
Не из того ли мгновения, поведанного мне тобою, мама, берут начало строки моего стихотворения, написанного через четыре десятилетия: «Я когда-то умру за мгновенье до счастья, за мгновенье до взлета застыну навек…» И не из того ли мгновения впитала я, вобрала в себя непреходящее чувство: жизнь и смерть, радость и горе есть всегда, в любом моменте бытия?