Я остановился поодаль, ожидая, когда он закончит уламывать блондинку и тут же услышал его знакомый голос
– Ну что ты плачешь, большой ребёнок. Кроватка уже ждёт тебя. Пойдём помоем твои, по локоть в… в варенье ручки и… спать с тётенькой. Не хочешь? А тётя хочет. Тётю нужно пожалеть.
– Началось. Месяц отдыха с тобой на Рижском взморье и годы восстановительных процедур в психиатрической клинике.
– Там таких обжор не принимают. Ты же объешь всех сумасшедших вместе с персоналом.
Вечерняя, остывающая после жаркого дня, Рига принимала нас в объятия своих узеньких улочек и уютных кафе. Марик знал администратора «Современника» и мы постоянно заходили к ним на спектакли, но досмотреть хоть один из них до половины никогда не удавалось. Уже в первом антракте он не закрывая рта рассказывал любительницам драматического искусства, что будет дальше и они шли за ним как мыши, всё больше погружаясь в тёплую глубину его обаяния.
Дни шли за днями, перемежая своё однообразие шумными оргиями белых ночей. Отошла клубника. Взбитые сливки в «Лидо» стали подавать со смородинкой. Приехала новая смена красоток. Вода в море становилась всё прохладней. Лёша радостно сообщил мне, что сегодня они дают последний концерт и завтра отчаливают в Питер.
– Надо пойти послушать- встрепенулся я.
– Ну, конечно, надо. Мравинский дирижирует Пятую симфонию Шостаковича. Где ты ещё такое услышишь?!
– Нигде!
Марк мой порыв окунуться в классическую музыку не поддержал и пошел угощать сливками свою новенькую подружку, любительницу прекрасного. А я, чуть начало смеркаться, одел белые слаксы и пошёл в Дзинтари, настраивая себя на серьёзный лад. Под светлым вечерним небом концертный зал шуршал нейлоном и благоухал ароматом далёких островов «Фиджи». Минут через двадцать моя настроенность на серьёзный лад начала испаряться и я всё чаще прислушивался к шагам и звукам на улице. Не пережив серьёзных мыслей и звуков Дмитрий Дмитриевича я решил дождаться Лёшу на променаде у моря. Променад оживлённо шевелился вечерними юбками и пуловерами. Отдыхающие гуляли, плотно обвив друг друга руками, как сиамские близнецы. Я одиноко проплыл туда сюда и, наконец, радостно заметил толпу знакомых пиджаков. Почти весь оркестр, как бременские музыканты, неспешно плелись стайкой за Евгением Александровичем. Худой, стройный, в лёгких парусиновых штиблетах и белых льняных брюках он шёл вдоль берега чуть поодаль от своих музыкантов и, казалось, не был причастен к их компании. Изнывая от тоски я обрадовался, что могу с кем – то поболтать и посплетничать.