– Степанида… А как вас по батюшке-то величать? – полюбопытствовал Алексей. – а то как-то неудобно получается…
– А все так зовут: и детишки, и взрослые: баба Степанида и всё тут…
– Ну, хорошо, баба Степанида. Что ж запрещённого-то сделал моя баба Наташа, что ею комитет заинтересовался?
– Ты не понимаешь что ли, солдатик! Сестры почти каждый день собирали на молитвы десятки людей, да в лесу, да как на маёвках революционных когда-то… Вот власть-то и задумалась: за что боролись, на то и напоролись! Брось спичку, костёр вспыхнет, как хорошо-то да сытно мы живём, а, соображаешь?
Не стал продолжать разговор Алексей: на дворе конец шестидесятых годов, он – недоучившийся студент истфака института, старший сержант Советской Армии, комсомолец. И попадёт в поле зрения КГБ… Из-за каких-то сумасбродных старух из царских времён. «Игумения с монахинями несуществующих монастырей… Что за бред!» – думал Костомаров, направляясь в сельмаг. Купил четыре буханки чёрного да два батона белого хлеба, тяжёлого, будто раздавленного катком после выпечки. Масла подсолнечного, действительно, из новой тары, накачали ему в трёхлитровый алюминиевый бидон. Пришлось даже в очереди постоять: столько народу собралось под новую бочку.
С хлебом в авоське и бидоном в руках он быстро дошагал до Степанидиного дома. Попросил постелить ему на печке и, сославшись на усталость, с последними лучами уходящего за горизонт солнца улёгся за ситцевую занавеску. Хозяйка помалкивала, в разговоры больше не вступала, вскипятила на сосновых шишках самовар и села к столу пить чай. Алексей точно вспомнил этот смоляной запах сосны, который излучали шишки: так пахло по воскресеньям в комнате бабы Наташи, когда она кипятила небольшой тульский самовар. А к чаю были пряники, шоколадные или клюквенные, кофейные подушечки или леденцовые петушки.
Проснулся Алексей рано, в прихожей, где стояла печь, никого не было, но заслонка на тяге отодвинута, в топке гудел огонь. Вышел во двор: баба Степанида из большого блюда кормила кур, взглянула на солдата, кивнула и снова заголосила: «Цып-цып-цып…» Умытого – побритого, пахнущего одеколоном «Шипр», с рюкзаком на плече Алексея бабка Степанида силой усадила за стол. Из печки вынула ту же чугунную сковороду с десятком шипящих на сале разбитых яиц, поставила всё хозяйство на середину стола.