Прекрати! – приказала она сама себе. – Болезнь нельзя запускать. Да-а, это, конечно, экзотическая болезнь, но тоже наверно как-то лечится. А, выражаясь грубее, посредством маразма дойдём до оргазма. Или до сумасшедшего дома, куда, в принципе, мне и дорога.
Оля храбрилась, но предательское желание не отступало. Оля забыла об отгуле, о деле, о дерзких заклинаниях: «Чур, меня, любовь, чур». Она забыла, как жила раньше, до этой встречи во сне, в розово-голубом тумане. И что самое страшное, она не знала, как ей жить теперь, после встречи в розово-голубом тумане? Кто расколдует её, дуру несчастную, влюбившуюся в сон, но никогда не любившую в реальной жизни?
Голова гудела и пухла, а сердце продолжало биться пойманной птицей-синицей, как только Оля вспоминала смуглое, немного азиатское лицо с глазами жаркими как азиатская ночь. Шесть часов отделяло её от счастья во сне. Шесть часов реальных мучений и любви.
Это уже смешно. Это уже похоже на бред. Мне одна дорога – в дурдом. А там как раз живёт добрый волшебник Сергей Дмитриевич. Он-то меня и расколдует… Тем более, у меня к психу есть кое-какое дело. Только вот я к делу совсем остыла.
Через «ни хочу» и в основном ради подруги, Ольга начала вяло собираться в клинику для душевнобольных. Не забывая, однако, что на главного врачевателя больных душ надо произвести соответствующее впечатление. Одевалась Ольга продуманно: маленькая фетровая шляпка с круглыми полями, на которых росли бумажные незабудки и мак; приталенное пальто строгого английского стиля, цвета топлёного молока; тонкие перчатки и остроносые сапожки на высоком каблучке.
Ну, чисто леди Марпл. Детектив в юбке. Мне бы ещё тросточку. Да вот не хромаю пока…
Новым имиджем Оля осталась довольна: серьёзная классика сверху и авангард короткой юбки под строгой классикой – это на тот случай, если главврач психушки предложит снять пальто. У Ольги будет, что ему показать: ноги в соответствии с мировыми стандартами; обтянутая белым трикотажем грудь, в чуть неприличном вырезе кофты блестит золотая «капля».
Не понимая, зачем одевалась так тщательно, и главное, для кого, Оля нехотя пошла на задание, которое ей уже неинтересно. Её больше не волновала жизнь дневная, реальная, детективная. Она шла по солнечной оживлённой улице, до краёв наполненной людьми, в своём придуманном стеклянном шаре. Сквозь прозрачные стены не проникал городской шум. Хрупкое стекло оберегало Олю от случайных контактов, от нечаянных прикосновений, от всего, что могло бы отвлечь её от зыбкого счастья первой любви. Она больше не спорила с собой, не обзывала себя сумасшедшей дурой, и тем более не смеялась над шуткой Морфея, понимая только теперь, как же это прекрасно – любить! И уже начиная страдать от мук любви безнадёжной. Всё, что есть у Ольги – одна встреча в туманном саду, рвущее душу признание: «Я не могу без тебя», и его горящие, угольные глаза… И нет возможности жить без них. И нет возможности увидеть их.