– Замок бесценен, господа! – прерывал я разгоряченных покупателей. Потом виновато опускал глаза и, выдержав паузу, небрежно бросал:
– Дело в том, господа, что я не нуждаюсь в деньгах.
Это был удар ниже пояса. Многие его не выдерживали и старились прямо на глазах.
Я обожал эти сцены. Как истинный гурман, я смаковал чужую зависть. И испытывал ни с чем несравнимое наслаждение, наблюдая, как она пожирает их. В этот момент у меня удваивался адреналин…
Я вспоминал Жозефину. У меня был хороший учитель. Дьявол в юбке! Моцарт интриг! Редчайшая стерва и тонкий знаток человеческих слабостей. Вот кто умел виртуозно играть на низменных чувствах. Как Паганини на скрипке!
Фотографии замка Де Бурже подарил мне Леха. Давний приятель, еще с детства. Он так же, как и я, мыкался в поисках удачи и приличной родословной. Нас тогда объединяла общая цель. Правда, шли мы к ней разными путями.
Годом раньше Леха приехал в Москву и сразу же, выдержав конкурс, стал моделью одного из салонов на Кузнецком. Он был просто рожден для этой профессии. Его манера двигаться от природы была легкой и грациозной. Едва касаясь, он плыл по подиуму, волнуя и завораживая публику изящными вихляниями своего зада.
Как-то раз, во Франции, Леха представлял новую коллекцию одного из наших кутюрье. И вот там, в молодого красивого манекенщика влюбился крупный владелец модных французских салонов и знаменитых парижских варьете. Дряхлеющий миллионер предложил ему свое покровительство и отеческую заботу. Правда, при этом Лехе пришлось поменять не только имя, но и пол. Вот тогда и зажглась на небе Франции его голубая звезда. С тех пор Алексис, так звали теперь Леху, жил в замке Де Бурже с пожухлым любителем нетрадиционных сексуальных отношений. Лехе повезло…
Мне же не везло с детства. Мое «родовое гнездо» было обнесено тремя рядами колючей проволоки. Я родился в маленьком убогом городке с закопченным небом и перекошенными бараками, наспех построенными зеками. Этот городишко не отыщешь ни на одной карте бывшего Советского Союза. Его специально стерли, что бы он не мозолил глаза иностранным шпионам своими урановыми рудниками.
Мой отец не дожил двух месяцев до моего рождения, и я стал сыном улицы. Самые первые слова, которые я услышал – прокуренный до хрипоты мат. Самое яркое впечатление – пьяные драки. Других воспоминаний не сохранилось.