– Поднимай Евсея, дурак! Чтобы сыскали мне его, немедля!
– Слушаюсь, государыня!
Тихон, выскочив из комнаты, кубарем скатился по лестнице.
Пришло время появиться на сцене штабс-ротмистру. Он пристегнул палаш к поясу, справедливо полагая, что размахивать им в присутствии дамы недостойно офицера и дворянина.
– Прошу меня простить, господа!
Комната была небольшая, но роскошно убранная. На оттоманке сидел средних лет мужчина, одетый в чёрное платье по парижской моде, в кресле за бюваром, встроенным в письменный стол, женщина лет тридцати в кружевном чепчике и домашнем платье.
Оба воззрились на Стрешнева. Впрочем, недолго. Мужчина сделал едва уловимое движение, откинув фалды своего сюртука, и потянувшись рукой к голенищу сапога.
В руке у штаб-ротмистра, будто у фокусника появился пистолет.
– Je ne conseille pas [22]! – бросил он.
– Certes, monsieur [23]! – мужчина убрал руку.
Боковым зрением Степан Петрович увидел, как помещица прикрыла рукой толстую пачку «радужных» [24] и стала заталкивать её в бювар.
– «Бьюсь об заклад, французишка всучил ей фальшивые», – не без злорадства подумал он.
– Мне нужны бумаги, которые ваш подельник похитил у меня в монастыре.
– Я не понимаю, о каких бумагах идёт речь…
– За которые вы заплатили этой особе. Предупреждаю, я всё слышал.
– Ах, вы о векселях? – облегчённо засмеялся француз.
Варвара Казимировна тоже улыбнулась, холодно глядя на Стрешнева.
– Не пытайтесь одурачить меня!
Штаб-ротмистр схватил саквояж, стоявший у ног мужчины, и, не церемонясь, вытряхнул его содержимое на персидский ковёр.
Футляр с курительными принадлежностями, ящик с дорожными пистолетами.
Вот они! Стопка бумаг, перетянутая шёлковой лентой. Степан Петрович развернул их. Векселя, какие-то рекомендательные письма краковским менялам.
Француз смотрел на него. В серо-зелёных глазах была плохо скрываемая усмешка.
– Видите ли, сударь, я – негоциант. А с мадам Стромиловой меня связывают исключительно деловые отношения.
Стрешнев с вызовом взглянул в глаза негоцианту. Что-то не очень он похож на купца! Движение, которым потянулся к голенищу сапога, выдавало в нём человека, привычного брать в руки оружие. Да и затылок у штаб-ротмистра почёсывался ещё в коридоре.
Степан Петрович наставил в высокий лоб ствол Милотты, наклонился и ловко выудил из сапога, сидящего на оттоманке маленький изящный двуствольный пистолет. Под стволами было закреплено бритвенно острое лезвие кинжала.