Хорошо, что монстры были слепы.
Вальдер двигался и дышал бесшумно, поджал когти и наступал на мягкие подушечки лап. Шерсть на загривке зверя топорщилась дыбом, мышцы перекатывались в напряжении под серой кожей, нарк припал мордой к земле, в любую секунду готовый сорваться с места.
Любой случайный звук станет катализатором к нападению. Широкая ладонь берсерка по-прежнему зажимала Лие рот, а она против и не была, поскольку не ручалась за себя. Она никогда ещё не находилась в такой непосредственной опасности.
Страх струился по венам холодной мерзостью. Сердце грохотало о рёбра панические мелодии, и Лия удивлялась, как твари не слышат стука их сердец? Она вжималась в торс Сверра всё сильнее. Впервые хотелось быть как можно ближе к похитившему её мужчине, раствориться в кольце его могучих рук, укрыться в безопасности. Лия чувствовала, что берсерк не бросит и защитит. Пусть и по одним ему ведомым причинам.
Сверр искоса наблюдал за шакалами. Те вели себя странно: тянулись, покачиваясь на задних ногах из стороны в сторону, будто пребывали в каком-то трансе. Они не моргали, жёлтые зрачки флюоресцировали в темноте, и твари уверенно шли к своей цели. И взгляды их были прикованы к охотнице, которая сама сейчас являлась добычей.
Или нет?..
Сверр уже понял, что ни он, ни нарк не интересуют шакалов. Лишь только Лия. Она влекла их, как свет от пламени в маяке на морском берегу. Монстры тени шли на огонь её сердца.
Утерянный дар жизни горит в чистой душе Лии.
А не нападают ещё твари, потому что опасаются его – вернее, духа тотемного зверя. Волка, с которым Сверр повязан на века.
Получив задание от кровного брата, прежде чем направиться на поиски, Сверр наведался к вёльве с вопросами. Старуха по годам, но выглядящая как юная девица поведала ему о пророчестве:
«Кровь невинной девы, чистой душой, должна пролиться на алтарь! Только всеми забытая древняя кровь может подарить истинному властителю земель и его нареченной супруге наследного дитя… Дар жизни затмит холодную тьму!»
Слова вёльвы тогда просочились под кожу Сверра, там и остались, въелись печатью. Тогда ему – безжалостному чёрствому убийце, ожесточившемуся за столько лет существования, череды смертей и боли, – не было жаль какую-то деревенскую девчонку. Подумаешь, одной больше, одной меньше.