Было еще одно обстоятельство, которое останавливало меня от решительного шага; Лена весьма прохладно относилась к моему литературному творчеству. Она отнюдь не зачисляла меня в плеяду лучших современных писателей, а считала меня сочинителем скучноватым и занудным, а мои творения – перегруженными назидательными и описательными пассажами.
Была ли она права? Это был как раз тот вопрос, на который я сам настойчиво искал ответа. Я был согласен далеко не со всеми тезисами ее рецензий на вышедшие из-под моего пера произведения; то, что она критиковала, зачастую мне представлялось лучшими местами, однако я старался, чтобы эти расхождения как можно меньше влияли на все другие аспекты наших и так не самых простых отношений. В итоге мы нашли выход из этого затруднительного положения, может быть, не самый лучший, но достаточно действенный; мы почти перестали обсуждать мои романы. Она больше не приглашала меня в свою передачу, я тоже не просился подпустить меня к микрофону, дабы поведать всеми миру о моем великом творческом пути. И все же каждую новую рукопись я прежде всего торжественно и с замиранием сердца вручал ей. И для меня было совсем неважно, насколько ее мнение квалифицировано и точно, для меня было важно иное: все, что я писал, я писал только для нее, а что касается остальных читателей, то прочтут ли они или нет созданное мною, было не столь существенным. Именно тогда я сделал это несколько неожиданное для меня, но по сути дела банальное открытие: каждый писатель пишет только для самого себя и еще для того, кого он любит, кто ему по-настоящему дорог. Конечно, речь идет о том случае, когда он создает или вернее пытается создавать литературу, мелодии для которой он черпает в своей душе, а не предназначенную для широкой розничной торговли беллетристику.
Пока я размышлял о наших отношениях, желание позвонить Лене выросло настолько, что я непременно сделал бы это, несмотря на наш уговор, если бы сейчас было бы немного меньше времени. Но шел уже первый час ночи, и она вместе со своими домочадцами, без всякого сомнения, спит крепким сном. Тем более мне было хорошо известно, что обычно она ложится спать довольно рано. Поэтому я глубоко вздохнул, зачерпнув легкими изрядную порцию насыщенного бензиновыми парами воздуха, и тоже поплелся к кровати. Один из самых странных, непонятных и самых печальных дней моей жизни тихо подходил к концу. А через несколько часов меня поджидал другой день, полный новых тревог и новых загадок.