Она вздохнула. Я задала ей одновременно слишком много вопросов и задач, но ослушаться меня она опасалась. Она покачала головой, положила платья так, чтобы их не смогли заметить те, кто принесет ужин, — с другой стороны моей кровати, ближе к окну, протянула руку, я в ответ протянула браслет, но она не взяла.
— Ничего он не стоит, ваше сиятельство. Золото как золото, еще и беленое, чтобы силу держать в узде. Кто купит такую вещь, разве что на черных дворах, но и дадут там мало. Оставьте его, — посоветовала она, не догадываясь, что запутала меня еще больше. — И это, — она указала на собранные побрякушки, — спрячьте, не ровен час, увидят.
Я согласилась и кинула узелок и мешочек в бюро, а браслет вернула на место. В шкатулке оставались несколько тонких цепочек — слишком тонких, чтобы их вообще принимать во внимание. Я подошла к кровати и начала разбирать платья, юбки, панталоны и верхние кофты-куртки, почти как моя, но грубее, плотнее и однозначно теплее.
Я сознавала, что ради меня эта женщина идет на огромные жертвы. Вполне вероятно, она оставалась при графском доме лишь потому, что здесь была я — обитала где-то в шаговой доступности, и моя служанка могла мне потребоваться в любую минуту. Теперь меня вышибут вон, и она тоже лишится теплого места и вряд ли сможет купить себе новые теплые вещи. Впрочем, они не были новыми, их носили часто и много и редко стирали, они пропахли застарелым тяжким потом и сладкими дешевыми духами, они были мне велики, но велико не мало и можно надеть одно под другое.
— Не берите это, ваше сиятельство, — женщина склонилась надо мной. — Грубая шерсть, вы изранитесь. И большая она вам.
Я отложила в сторону рубашку, больше всего похожую на обычный лонгслив, только вязаный, такие же панталоны длиной ниже колен, а мне они как раз будут по щиколотку, длинные гетры — моя спасительница едва не завыла.
— Что? — удивилась я.
— Да как же возможно, — она опять приложила пальцы к векам, — вы же барыня! Вы же графиня, Аглая Платоновна! А это бабье исподнее!
— Зато теплое, — отрезала я, с содроганием вспомнив, как чуть не умерла от холода на улице. — В шкатулке остались цепочки, возьми себе как плату. А это все я забираю. И платья мои тоже возьми.
Я подняла голову. Женщина смотрела на меня обиженно, и я пожала плечами. У нее товар, я купец, у меня нет времени заниматься чужими задетыми чувствами. Но я ошиблась — причина ее обиды была не в эмоциях.