В сущности, я всегда ждал ее с тех пор, как встретил там, в стране нашей юности, где мы виделись тайком, потому что она была дочерью известного архитектора, а я только делал первые шаги на телевидение. Нину, наверное, поразила моя дерзость: прячась от всех, я снимал фильм об озере Лазурном, преступно засыпанном, чтобы на его месте возвести виллы для нашего бомонда. Сюда входила и нинина семья, и своенравная девчонка была не прочь досадить собственному отцу, который всегда смотрел свысока не только на чужих, но и на своих близких. Да и я натерпелся от ее характера. Скучая среди своих богатеньких сверстниц, она отыгрывалась на мне – могла назначить свидание на какой-нибудь заброшенной безлюдной окраине, и когда я, злой, весь в снегу или насквозь промокший от дождя, собирался, наконец, уходить, Нина возникала передо мной, невинно улыбаясь. Но в тот памятный вечер она не пришла вообще, и я решил, что с меня довольно. Мое оскорбленное эго кипело, а тело требовало сатисфакции…
Их дом был построен отцом по последнему крику зодчества: парадный вход под неотесанной глыбой камня, словно падающей на впечатлительного гостя, стеклянная, выходящая в сад гостиная с картинами импрессионистов, умело скопированными местным художником, высокие крученые люстры, скорее затенявшие, чем освещавшие пространство.
Прокравшись по узкой тропинке за спиной хозяйки, которая как бы плавала в огромном аквариуме, я постучал в подвальное окно.
Нина растерялась, обрадовалась, помогла спуститься вниз, и я подумал, что она, наверное, очень огорчает модерных родителей своей естественной и какой-то изящной простотой. Милое, светлое ее лицо ничем не напоминало холеричные физиономии Гогена, мягкая круглая шея – длинные индюшачьи горла Модильяни, а стройное спортивное тело – похотливую плоть пикассовых женщин.
– Прости, что не пришла, – без всякой неловкости сказала она. – Мне нужно срочно окончить одну деталь. Дай мне четверть часа, а?
Она повернулась к столу и продолжала лепить что-то на изогнутом металлическом каркасе, поминутно запахивая халат, слишком большой для нее, старый и весь в прорехах, отцовский, мелькнула догадка. Внезапно я почувствовал легкое головокружение от мысли, что кроме этого на ней нет ничего.
– Ну, на сегодня хватит, – вздохнула Нина, – мне только нужно переодеться.