Заехал сегодня на «Весеннее обострение / размывание границ между поэзией, прозой и двумя столицами» в «Бродячей собаке». Предчувствуя уже, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но с полными карманами доброжелательства.
Я опоздал на час и приехал как раз, когда был объявлен перерыв. Встретил maryl, которая шла искать solins. Потом мне попался Дима Григорьев, он тут же познакомил меня с Данилой Давыдовым, который был с пивом в руках и слегка вдетый, отчего отнесся ко мне весьма дружелюбно и стал звать барышню, оказавшуюся Яной Токаревой. С нею он меня и познакомил, сказав:
– А это Борис Житинский!
ОК. Непонятно, правда, зачем это нужно было Яне.
Взад и вперед со скоростью ветра перемещалась Дарья Суховей, барышня завидной энергии, координатор этого проекта, как нынче принято выражаться. Впрочем, повременим с выражениями.
Она и начала второе отделение, объявив Кирилла Медведева. К микрофону вышел молодой человек скорее приятной наружности и стал читать тексты, нанесенные на измятые листы бумаги. Если бы правильно их читать, не педалируя отдельные звуки, не завывая и не расставляя произвольных пауз, то мы имели бы дело с тем, что принято классифицировать как «прозаические зарисовки». Но, к сожалению, их, видимо, принимали за стихи, судя по напряженно-торжественным лицам присутствующих.
Смысл понять было можно. Не понять было одного: зачем читать эти тексты вслух перед скоплением людей. Их гораздо удобнее и привычнее читать глазами с листа. Поэзия – искусство мелодическое, как известно. Или это уже отменили?
Поэтому я начал нервно скучать и внутренне материться.
Наконец Кирилл сказал, что он, видимо, уже утомил присутствующих. Я его мысленно поблагодарил – и напрасно!
Ибо к микрофону, странно извиваясь, приблизилась барышня, уселась как-то боком на стул и, дергаясь всеми чертами лица, стала читать (тоже по бумажке) тексты собственного сочинения. Где-то промелькнуло признание, что она «ебанутая». Ну, это было видно невооруженным глазом.
Барышня между тем поминутно пыталась прервать свое чтение, изображая недовольство собой и своими стихами (оправданное вполне, надо признать), но публика требовала продолжения, один я робко заметил, что можно было бы и остановиться. Но я сказал это тихо, она не услышала.