– Ева, что это за шум?
– Тут люди! Как будто из
прошлого!
– Что?
– Из прошлого, говорю!
Девочка слезла с окна и села на
ступени. «Надо было раньше идти, – подумала Ева, – не надо было
никого слушать. Все, конец. Остается надеяться, что мы встретимся
там, теперь уже только там».
– Мы уже никуда не идем?
– А ты выгляни в окно.
– Я не дотянусь.
– Пойдем домой, – сказала девочка,
встала и подошла к лифту.
– Я не понимаю тебя. Какие еще люди
из прошлого?
– Я сама не понимаю.
* * *
Ева сидела на широком кухонном
подоконнике, прислонившись плечом к стеклу, и смотрела на улицу.
Тысячи, а может, и сотни тысяч человек толпились под осенним
ливнем. Казалось, если они начнут двигаться, то подавят друг друга
насмерть, но они стояли спокойно. Да и умереть никто не мог. Они
знали, зачем оказались тут. Знали, что будет в ближайшее время.
Знали, зачем Он поднял их.
Девочка посмотрела на часы – двадцать
два часа сорок минут.
– Голос снова говорил, – обратилась
она к Саше, – говорил, что все достойные отправятся в рай.
– Про недостойных так и не
сказал?
– Нет. Я думаю, всем понятно, что
будет с недостойными, – Ева повернулась к роботу, – Саша, если я
вдруг исчезну или еще что случится странное… В общем, если меня не
станет, я прошу тебя, оставайся здесь, не уходи никуда.
– Зачем?
– Я не знаю, но лучше, чтоб я знала,
где ты будешь. Вдруг я смогу что‑нибудь сделать оттуда.
– Ева…
– Я не шучу. Я обязательно что‑нибудь
придумаю.
– Ты понимаешь, что говоришь?
– Пообещай никуда не уходить!
– Хорошо, обещаю.
Ева наклонилась вперед, взяла камеру,
лежащую на другом конце подоконника, и включила режим ночной
съемки.
«Как‑то все плохо получается, –
размышляла она, рассматривая людей в странных одеждах, – если б я
знала наверняка, куда отправят Антона, я смогла бы сделать так,
чтоб не расставаться с ним. Если он и правда убил кого‑то, может, я
успела бы согрешить тоже для того, чтоб оказаться с ним в одном
месте после смерти. А как бы я согрешила? Сама убила бы человека?
Нет, никто не умирает. Да и не смогла бы я это сделать. Но я точно
знаю, что не изменила бы отношение к нему. Он любил меня все эти
годы такой, какая я есть. Я же все понимаю. Я была обузой для него,
и если б он не любил меня, то бросил бы. Сколько детей оказывается
в детдомах, когда их родители узнают, что они необычные. А он
остался со мной, даже несмотря на то что та женщина, что родила
меня, сбежала, узнав, какая я. Как же противно думать об этом. Я
точно так же буду любить его, даже если он совершал ужасные вещи. Я
уверена, что он делал это не просто так. Наверняка была причина.
Боже, я рассуждаю так, как будто это все правда. Как же я хочу
поговорить с ним сейчас и все выяснить. Еще и этот робот. Как я
буду без них? Мы так хорошо жили вместе. А теперь я могу потерять
их обоих. Это несправедливо. Я ребенок, мне почти тринадцать, и я
не грешила. Звучит самоуверенно, но я и правда не помню, чтоб
совершала что‑то нехорошее, и, если меня отправят в рай без них…
Вот зачем он мне? Это будет какой‑то неправильный рай. Как можно
наслаждаться раем, осознавая, что твои близкие где‑то мучаются?
Лучше бы все было так, как прежде. Я и в коляске себя неплохо
чувствовала. Тоже мне, счастье привалило! Тьфу на ваш рай!»