А впереди между креслами лежала та
самая молоденькая стюардесса.
Я принялся тормошить Лену — просто
чтобы убедиться, что она живая.
Она оказалась действительно жива. И
очень эмоциональна, как всегда. Но я давно научился слушать ее
тембр, как музыку, не различая слов. Поэтому убедившись, что Ленка
невредима, я поднялся с кресла и подошел к девушке-стюардессе,
несмотря на то, что «музыка» моей барышни стала внезапно
агрессивной.
Неважно.
Меня куда больше заботило, что в то
время как все остальные, живые и здоровые, уже очнулись и принялись
расползаться по берегу, эта девчушка даже не шевельнулась.
Опустившись рядом на колено, я
приподнял стюардессе голову и попытался нащупать пальцем жилку на
шее.
Красивая, черт возьми, девочка.
Жалко, если погибла.
В этот момент ко мне подошел Валера,
с круглыми от офигенивания глазами на дряблом добром лице и
смартфоном в руках. На экране светилась с постапокалиптическая
метка «нет сети».
— Дань, это че такое-то?.. Мы че,
померли все, что ли?.. — проговорил он.
Я только плечами пожал — на шее
бедняжки я так и не смог нащупать пульс, но отступать не
хотелось.
— Позвольте, я врач! — услышал я за
спиной немолодой мужской голос.
Мне на помощь пришел старичок с
окладистой седой бородкой и тонким серебряным крестиком, приколотым
к рубашке с левой стороны.
Хоть кому-то было не насрать на все
на свете, кроме самих себя.
Я поднялся с колен, уступая место
доктору.
И тут наконец-то девушка открыла
глаза.
Я облегченно выдохнул.
Хорошо. Значит, все живы. Теперь
можно и осмотреться как следует.
— ... Дань, ну правда?! Куда
самолет-то делся? Где все остальные?.. — продолжал между тем ныть
Валера, в то время как Олег активно оказывал моральную поддержку
моей Ленке.
И почему-то его рука так ласково
оглаживала ей обнаженное плечо, как будто это было колено.
Твою мать, это что еще за?..
— Дань?.. — подлез под горячую руку
Валера со своим гундежом.
Сначала я хотел было рявкнуть на
него, что знаю ровно столько же, как и он, и что гугла из меня не
выйдет, но при виде абсолютно растерянного валеркиного лица все
резкие слова замерли на языке.
Показать ему сейчас зубы — это было
как ребенка ударить.
— Слушай, все зависит от того, как
на эту ситуацию взглянуть, — сказал я, и это в определенном смысле
было правдой. — В конце концов, мы живые, здоровые, и очутились в
своих креслах на побережье, а не в гробах в печи крематория, —
сказал я как можно более оптимистично, потрепав его по плечу. —
Пойдем-ка к остальным...