Лозинский распорядился, и пока публика покидала адмиральский
салон, Николай прикрыл глаза.
«Рана пустяковая, а невыносимая головная боль от вселения чужой
для этой головы памяти, такое было уже трижды, и лечится это как
похмелье, главное - мимо рота не пронести».
- Помогите мне подняться, Александр Григорьевич.
- Вы уверены, Ваше Императорское Высочество? Вы ведь сутки без
памяти пролежали.
- Ну, тогда хотя бы сесть. Сутки, говорите? Государю-Императору
сообщили?
- Конечно, Ваше Императорское Высочество.
- Оставьте титулование. Ответ от Государя получен?
- Так точно-с, Николай Александрович! Велено возвращаться, как
это только позволит ваше состояние здоровья.
«Хорошо. Наше состояние позволит, когда я сам это решу. В
прошлый раз я пошёл на обострение отношений с Японией в целом и с
Микадо лично, хотя и тогда было очевидно, что это акция
сумасшедшего одиночки, и закончилось всё это очень плохо. И для
России, и, в итоге, для Японии, к вящей славе англосаксов.»
- Будьте любезны, Александр Григорьевич, налейте мне
«шустовского». Да полнее, что вы как от сердца отрываете, ей Богу.
Вот так, хорошо. Расскажите пока – что вы знаете о случившемся.
«Через пару минут полегчает, проверено неоднократно. О как
интересно: в этот раз, оказывается, я сам убил психа. Тростью.
Через глаз прямо в мозг. Самурая (хоть и неуклюжего) с катаной
(хоть и дерьмовой)! Такими тоненькими и беленькими ручками… Круто!
Микадо со свитой и лучшими врачами прибыл в Киото и ждёт известий,
готов лично прибыть на борт «Памяти Азова». А это, пожалуй, уже
лишнее. Такая форма извинений для него уже на грани самоунижения.
После этого уже я стану должником в его глазах. Нет уж, коллега,
закрыть этот долг такой бесполезной ерундой я вам в этот раз не
позволю».
- Ух, полегчало, славно-то как, дай вам Бог здоровья, Александр
Григорьевич. Теперь помогите встать. Уверен-уверен. Нет, никого
пока не зовите, в халате посижу. Пойдёмте за курительный столик и
бутылку прихватите. Пишите телеграмму Государю: «Жив-здоров.
Инцидент исчерпан, тяжкой вины принимающей стороны не усматриваю,
считаю необходимым продолжить визит согласно плану. Николай».
Лозинский одарил Цесаревича удивлённым взглядом, но ничего не
сказал.
«Он, да и не только он, а подавляющее большинство европейцев,
сейчас считают японцев унтерменшами, если вообще людьми. И я так же
считал, в чём сильно просчитался. Фатально просчитался.
Катастрофически…»