Прошло четыре года с момента моего ареста, а я до сих пор не могу поверить, что всё это происходит со мной. Хотя, со временем начинаешь привыкать к новой жизни по новым правилам. В детстве я не любил вставать в шесть часов утра и сразу же после подъёма делать зарядку. А сейчас я воспринимаю это как должное. Время, проведённое в колонии, идёт на пользу моей силе воли. Не хочешь делать зарядку – встаёшь и делаешь. Не хочешь заниматься рутинной работой – плюёшь на свои «не хочу» и работаешь.
– Итальянец, ты чё сидишь-то как вкопанный? Вставай, на завтрак опоздаешь. Сам понимаешь, ждать тебя никто не собирается, – сказал мне наш старший по камере – Пётр Бортников, он же Сапожник.
– Да иду я, иду, – вяло ответил я.
– Ну вот и иди, – бросил Сапожник и вышел из камеры, а я направился вслед за ним.
– Ты сегодня как будто неживой. Чё стряслось-то? – поинтересовался у меня Пётр.
– Сапожник, давай в другой раз об этом поговорим. Я сейчас не в состоянии изливать душу.
– В другой раз у меня, может быть, и желание разговаривать отпадёт. Так что, выкладывай щас.
– Давай, хотя бы, после завтрака поговорим. Я сейчас настолько голодный, что готов съесть слона или бегемота.
– Слона или бегемота… Мечтай, как же. Здесь кроме валанды тюремной ты ничего и не увидишь.
– А то я не в курсе.
– Ладно, чувак, пошли очередь займём, а то потом, ни то что слона или бегемота – даже валанды не останется.
Мы отправились в столовку и получили там свой завтрак. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему Сапожник, да и другие мои сокамерники привыкли называть меня Итальянцем. Я никогда за собой не замечал никаких черт представителя Италии. Ну разве что, кожа у меня немного смуглая. И то, это ещё ни о какой Италии не говорит. Когда я в первый раз спросил у Петра: «Почему именно Итальянец?», тот ответил мне: «А ты посмотри в зеркало и сам догадаешься». И вот, каждый день я вглядываюсь в зеркало, но до сих пор не могу уловить связи между мной и Италией. Но, тем не менее, эта кличка ко мне привязалась, и я уже не намерен с ней расставаться.