– Вы Аркадий Казимирович, так сокрушаетесь, будто фамилия ваша редкая-прередкая!
– Нет, Веруся. Не редкая, но она – наша! Моя и моего отца. А мы, между прочим, в мире биологии люди известные. Вот, говорил я тебе, Верочка, надо было б мальчика родить еще, продолжателя, так сказать, рода… А ты ни в какую! Мальчика б… – Аркадий Казимирович замолчал на полуслове, хотел сказать что-то, да не решился, и закончил разговор про девочек-мальчиков в роду Савельевых.
Так случилось, что папа умер ровно в тот день, когда Настя выходила замуж за Антона Сибирцева. Умер скоропостижно, от сердечного приступа, собираясь во Дворец на бракосочетание единственной и любимой дочери. И свадьба не состоялась. Они с Антоном потом, конечно, зарегистрировались, но фамилию свою Настя менять не стала.
Антон был замечательным отцом и мужем. И человеком. Но был он таким не практичным и не приспособленным в жизни, что Настя просто за голову хваталась. И руки у него росли, естественно, совсем не из того места, из которого по логике вещей должны бы были расти. Поэтому, когда грянули друг за другом дефолт под ручку с денежной реформой в конце девяностых, Настя хлебнула с ним горького до слез.
Антон был личностью творческой, тонкой до безобразия. Он был историком. Ну, и классно, казалось бы: копай себе курганы, или детишкам в школе ври про справедливость Октябрьского переворота в России. Так нет же! Антон еще студентом усомнился в том, в чем не сомневается ни один школьник: было ли на самом деле татаро-монгольское иго?!! Вот так вот! Не больше и не меньше. И не один он носился с этой теорией, выискивая доказательства того, что все это вымысел, а историческая правда такова: не было! Все враки!
Тема эта Насте казалась какой-то левой, а все исследования – лишенными смысла. И казалось ей, что наиграется ее любимый в эту игрушку и успокоится. Но время шло, а Антон все больше погружался в свои изыскания, зарывался в библиотеке в книжки, привозил домой потрепанные фолианты, и, читая их, терял ориентацию во времени и в пространстве. Достучаться до него в такие моменты было невозможно. Но самое страшное началось тогда, когда на кафедре у Антона стали задерживать зарплату.
В силу своей отрешенности от мира сего, Антон Сибирцев не очень понимал, откуда в холодильнике появляются продукты. Скорее всего, он думал, что этот аппарат волшебным образом наполняется сам по себе колбасой, сардельками, сыром и яблоками. Кормить Антона и так-то было проблематично. Он практически никогда не видел в холодильнике кастрюлю с супом, хоть она была большая и с цветочками, и кормился в отсутствие Насти тем, что лежало с краю. Причем, то, что «с краю», он мог есть просто, стоя у открытого холодильника. И при этом думал он явно не о колбасе, а о чем-то своем, высоком, другим не доступном. А поскольку обладал он здоровым организмом, а думал серьезно и глубоко, то съесть в один заход батончик колбасы было для него плевым делом. Бороться с этим было бесполезно.