Дом Сафроновых находится на Рублёво-Успенском шоссе, в рассаднике богатства и архитектурной роскоши. Здесь сосредоточено всё то великолепие, которое раньше я наблюдала только по телевизору: дома, словно сошедшие с разворота журналов об интерьерных трендах, сияющие витрины брендовых бутиков, ультрамодные ресторанные террасы, многомиллионные глянцевые авто, со свистом рассекающие трассу, и в противовес этому технологическому триумфу — много-много зелени, искусно сформированной рукой ландшафтного дизайнера. Неудивительно, что часть друзей Мирона настолько оторвана от реалий простых смертных. Жизнь в таком месте и общение лишь с себе подобными может сильно исказить мировоззрение.
— Ты всегда жил здесь?
— Нет. Отец построил этот дом лет десять назад. До семнадцати я жил на Арбате.
Может быть, именно этому обстоятельству я обязана тем, что Мирон так не похож на пресыщенного деньгами мажора. Старая Москва одарила его своей непредвзятой интеллигентностью.
— Я тебя люблю… — я корчу шутливую гримасу и заканчиваю своё признание: — Ми-и-ир.
Закинув голову назад, Мирон смеётся. Я люблю, когда он так делает. У него заразительный смех и красивые зубы без всяких идиотских накладок цвета начищенного унитаза.
— Ревнуешь к Велес, малыш?
— Нет, — я нарочито вздыхаю. — Ну если только совсем немного.
— Люблю тебя, Тати.
Эти слова всегда действуют на меня одинаково. Как и в самый первый раз, когда он их произнёс, в груди горячо покалывает, а сердце находит новый, ускоренный и более счастливый ритм. Простые слова, которые значат так много.
— Я уже стала забывать, как ты выглядишь, Мирон, — Елена Андреевна улыбается нам с порога. Вернее, не нам, а ему, своему сыну. — Дай хоть обниму.
Мирон заключает свою мать в непродолжительные объятия, после чего вновь берёт меня за руку и подталкивает к двери.
— Здравствуйте, Елена Андреевна, — улыбаюсь ей.
— Здравствуй, Тати́.
Она в очередной раз неправильно ставит ударение в моём имени, но я, конечно, не решаюсь её поправлять. Вместо меня это делает Мирон:
— Та́ти, мама. Можно уже запомнить.
Её реакцию на замечание я не могу оценить, потому что слабовольно отворачиваюсь, словно так перестану быть этому свидетелем. Не слишком хорошее начало ужина.
— Папа сейчас спустится, — произносит хозяйка, пока Мирон, держа меня за руку, ведет нас в гостиную.