Градислав заржал, привлекая своим
гоготом к себе всеобщее внимание. Но просмеялся он недолго,
Гремислав его зло окликнул.
- Град!!! – вождь бросил лишь одно
слово, но и его было достаточно, чтобы даже последний тупица понял,
что следует заткнуться.
И так, в полном молчании, провожаемые заинтересованными
взглядами луговчан, мы вместе с союзной дружиной и проследовали до
дома вождя. Там и разделились. Берислав повел большую часть
марытьских воинов в Дружинную избу, а Гремислав, Змеид с парой
ближников, Градислав, я и присоединившиеся к нам в пути волхв
Яролик, староста Яробуд и наш местный купец Плещей – торгующий в
том числе и с балтами, все вместе направились в дом вождя.
Женщин и детей там уже не было. Низенький столик из тонких
деревянных стволов с четырех сторон окаймляли ошкуренные бревна на
которых вся наша честная компания и расселась. Стол был заставлен
скромной пищей без изысков – сушеной рыбой, лепешками и прочими
легкими закусками, из напитков присутствовал квас.
Первым слово дали Градиславу. Тот двинул речь, рассказывая в
подробностях как наш охотничий отряд обнаружил трупы, как была
устроена не увенчавшаяся успехом погоня. Потом, неожиданно слово
предоставили мне. Что-то скрывать было нечего, потому рассказал о
нашей встрече с балтийскими татями все как есть. Присутствующие
одобрительно замычали, подивившись моей смекалке и смелости. Потом
еще говорил Змеид, опрашивали купца Плещея имеющего торговые связи
с напавшими на людей Змеида балтами. Но больше всего меня поразил
Яролик, заявивший, что отныне я, Ладислав, Станил и Добрила отныне,
не дожидаясь еще без малого двух месяцев до праздника Солнцеворота,
переведены из «младшей» в старшую – «отцовскую» дружину, поскольку
на наших руках есть кровь убитых врагов, а это своеобразный
показатель, знак качества, во много раз более ценный, чем
проводимые при посвящении ритуалы. И как только воины Змеида
покинут Лугово, мы должны будем заселиться в Дружинный дом. Там от
прошлогодней инициации все еще проживало пять воев так и не
успевших обзавестись женами, а значит и собственным жильем. Вот от
такого неожиданного известия я был поистине счастлив! В
практическом плане это означало, что в глазах общества я становился
совершеннолетним, а значит предоставленный самому себе помимо
военной субординации, ну и находясь в рамках бытующих здесь
обычаев, куда уж от этого деться.