– А если он опять?
– Нет. Он выполнил свою миссию и больше не ударит.
– Откуда такая уверенность?
– Вы хотите сказать, что это был личный враг Пети? Он свел с ним счеты и успокоился? – спросил бородатый.
– Насчет личного врага не уверен. Я думаю, убийце нужно было зрелище, и он выбрал актера, который первым появился на сцене… после ведьм. Это мог быть Банко. Но Макбет колоритнее, к тому же центральная фигура. Но не в этом суть, главное то, что Макбет появляется в начале пьесы.
Гробовая тишина была ответом на его слова. Артисты недоуменно переглядывались.
– Какая разница? – спросил кто-то.
– Значит, по-вашему, Петя ни при чем?
– Ни при чем. Звягильский – случайная жертва. Но, как вы понимаете, это мое личное мнение.
– А если он убьет следующего Макбета?
– Нет, – сказал Монах. – Следующего он не убьет, иначе вы останетесь без режиссера.
Это было странное замечание. Актеры зашушукались. До Монаха явно донеслось: «А царь-то не настоящий!» и «Туфта, а не экстрасенс!»
– Чего-то твой волхв не того-с, – прошептал Вербицкий. – Идиотская логика…
Добродеев промолчал.
– Вы думаете, это его остановит? – спросила Ляля Бо.
– Я же сказал, что он выполнил свою миссию, – повторил Монах. – Больше он сюда не придет.
– Это вы нам как экстрасенс?
Монах кивнул Добродееву, тот поднялся и громко объявил:
– Сеанс закончен, господа! Все свободны.
Разочарованные артисты остались на своих местах. Никто ничего не понял, и никто не собирался уходить.
– Как это свободны? А допрос третьей степени?
Монах ухмыльнулся:
– Я узнал все, что мне было нужно. С вашего позволения, сейчас я хотел бы посмотреть гримерку Звягильского. Леша, ты со мной?
…Комната Звягильского была опечатана, но Монах хладнокровно снял с двери бумажную полоску с лиловыми печатями. Вербицкий кашлянул.
– Потом повесим обратно, – успокоил его Добродеев, у которого уже был опыт в подобных делах.
Они вошли в крошечную каморку; Вербицкий включил свет. Запах затхлости, старой одежды и косметики ударил в нос. Они осмотрелись. Их глазам представился беспорядок на столике; пара перегоревших лампочек по периметру большого зеркала, наводившая на мысль о щербатом рте с выбитыми зубами; засохший букет, серой кучкой лежавший на кресле. С десяток фотографий Звягильского в сценических костюмах кривовато висели на стенах, тут же, прямо на обоях, – размашистые автографы фломастерами, шаржи и карикатуры, стишки и пожелания. Ширма в углу, за ней – ворох одежды, которую Монах, нагнувшись, обнюхал…