В русской философской и культурологической мысли интересны мысли, отражающие борьбу В. Г. Белинского и Н. Г. Чернышевского с их утверждением социально-преобразующей, воспитательной роли искусства против теории «искусства для искусства» («чистого искусства»). Для сторонников этой теории было характерно утверждение абсолютной независимости искусства от общественной жизни, политики, науки, морали. В теоретическом плане сторонники «чистого искусства» опирались на идею И. Канта о «незаинтересованном» характере эстетического суждения.
Однако течение «чистого искусства» выражало далеко не магистральную линию развития русской культурологии, которая в области художественной культуры опиралась на демократические принципы реализма в искусстве. По мнению Н. Г. Чернышевского, художник должен не воплощать в своем произведении эффектные приключения надуманных героев, а черпать факты и события из самой действительности. Но, советуя брать материал из жизни, Чернышевский подчеркивает, что отнестись к этому нужно творчески. Его ответ звучит так: «…в том, что вы сумеете отделить нужное от ненужного, принадлежащее к сущности события от постороннего»>4.
Своеобразное преломление получила теория культуры в марксистской теории. С ее точки зрения, формы общественного сознания как составные части духовной культуры обладают относительной самостоятельностью. Они могут активно воздействовать на общественное бытие, содействуя прогрессивным преобразованиям общества. Обосновывая тезис об определяющей роли общественного бытия, К. Маркс и Ф. Энгельс отвергали схематическое и догматическое его толкование. Отмечая известную диспропорцию между расцветом культуры и искусства и уровнем развития общества, они тем самым указали на относительную самостоятельность культуры.
Объясняя, почему греческий эпос продолжает доставлять эстетическое наслаждение, К. Маркс пишет: «Мужчина не может снова превратиться в ребенка, не впадая в ребячество. Но разве его не радует наивность ребенка и разве сам он не должен стремиться к тому, чтобы на более высокой ступени воспроизводить свою истинную сущность? Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде? И почему детство человеческого общества там, где оно развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень? Бывают невоспитанные дети и старчески умные дети. Многие из древних народов принадлежат к этой категории. Нормальными детьми были греки. Обаяние, которым обладает для нас их искусство, не находится в противоречии с той неразвитой общественной ступенью, на которой оно выросло. Наоборот, оно является ее результатом и неразрывно связано с тем, что незрелые общественные условия, при которых оно возникло, и только и могло возникнуть, никогда не могут повториться снова»