Что до животного мира, то со спины слона любоваться им несколько затруднительно, хотя вездесущие мартышки и здесь не упустят случая надоесть путешественнику своим голозадым видом и всевозможными ужимками. Остальная часть фауны, в основном, смотрит на человека, как на легкодоступный продукт питания, чем и затрудняет любование природой. Мы же ели, как правило, фазанов, поставляемых к столу махратом, лишь изредка балуясь вепрем, зажаренным на вертеле.
На одном из привалов, которые мы делали в знойное время дня, расположившись в тени фикусов, я долго не мог задремать, увлёкшись игрой ума и неясными думами. И вдруг мне почудилось какое-то движение в недалёких зарослях молодых пальм. Это насторожило меня, и я окликнул проводника:
– Ран Мохаем Рай, – спросил я как можно более спокойным тоном, не переходя на крик, – с тобой прибыл только корнак со слоном, или нас сопровождает и пешее охранение?
– Сердар, – откликнулся старый воин, – никто кроме меня не знает пути нашего следования.
– Но тогда чьи же это головы мелькают в зарослях? – продолжал допытываться я, указывая на привлёкшие моё внимание пальмы.
Но не успел я и сам как следует задуматься над этим вопросом, как наш проводник гигантскими прыжками, словно спасающаяся от тигра антилопа, уже достиг зарослей и скрылся среди деревьев.
– Жан, – тут же растолкал я приятеля, – наш воин дал дёру, как бы чего не вышло прискорбного.
– Дик, – недовольно проворчал француз, – ты не мог бы отложить решение своих проблем до общего подъёма? Ведь у каждого свои взгляды на досуг.
– Это общие проблемы, – начал горячиться я. – Какого чёрта удирать в кусты, не посоветовавшись с господином, даже если приспичило? Хорошо, если дикарь вернётся один. А если их целая шайка, и они захотят ознакомиться с целью нашей экспедиции? Ведь мне неизвестно, в каких отношениях находятся этот махрат и твой Верный Человек.
Никакой реакции. Тогда я перешёл на официальный тон:
– Маркиз, а вообще-то сколько степеней индийской пытки вы знаете?
– Три, а что ты этим хочешь сказать? – Жан вскочил с насиженного места, став лицом цвета очень редкоземельного металла.
– То, что сказал, – веско ответил я, а сам задумался над этим вопросом, хотя ответ на него и не был принципиален, ибо европеец уже после второй степени признавался во всех смертных грехах.