– Я не знаю! Сами разбирайтесь! Может, его на детектор лжи насадить?
– Он? А кто это такой?
– Он сам не знает, чем! Буробит что-то несусветное!
– Как вы относитесь к слонику Думбо?
– С глубочайшим пиететом и почтением!
– А к конституции?
– Смотря к какой! К конституции, под пологом которой крадуть сбережения у мирных граждан, я отношусь с нескрываемым подозрением!
– И правильно! Ибо в основе основного закона государства должны быть положены краеугольные камни справедливости, а не абы что! Что с ним делать?
– Знамо чего! На бубуку его!
– Мы верили в него, а он растратил свой талант на юношеский онанизм и прозябание. Мы верили в него, и чем он нам отплатил? Наклал У Прозерпины в алтаре! Афину обесчестил содроганьем! Доил коров и наши кошельки! Так в казамат его! – брызнул слюной Кропоткин.
Нерон посмотрел на Кропоткина с недоумением.
– Дурак ты! Вермахт от бундесвера не можешь отличить! Говно отконфетки не может отличить? Или наобарот, конфетку отговна? Не можешь! Не может бундесвер от вермахта отличить! О-о-о! Плеоназм грё…! Научись по сан реповскому говорить сначала! Подонки! Негодяи! Один в лазарете, – двое в Назарете! – возгласил он осуждающе и стало ясно, сколь многое он осуждает в этом мире.
– Paris, Avinion Zhopasena, 13. Я вспомнил, чёрт подери! Да дави же его! Я вспомнил! Гуманизм проявишь потом, когда он сдохнет. Добродушие – на помойку! Не те времена!
– Какую женщину! Как дави? – залопотал опешивший без пяти минут глава города Патерстона, ещё секунду назад полагавший, что спасён, а теперь ошущая, как зашевелились на его голове волосы. – Вы совсем …нулись?… Убира…
Но ему не дали договорить. Не дожидаясь реакции противника, ряженый киноактёр погорелого театра выхватил невесть откуда взявшийся большой медный таз на длиннющей ручке, предназначенный для варки крыжовенного варенья, размахнулся и что было сил опустил его на голову несостоявшегося интеллигента и состоявшегося помощника мэра. Набатный звон ударил и распространился по округе, поднимая население на бой и подвиг. Зоркие глаза чиновника пошли в разные стороны.
Так—то пригодился и инструмент, прихваченный когда-то из музучилища ворюгой Кропоткиным.
С криком: «Ну что ж, сыграем и споём, Корявый! – Кропоткин со всего размаху обрушил бесценную скрипку Страдивари на голову уже придушенного тазиком градоначальника. Пискнула дека. Запели античные струны. Полетела бесценная щепа. Лак зашелушился. На важной голове в одну точку сошлись глаза.