Анна Григорьевна с притворным удивлением смотрела на внучку и словно железная леди не желала отвечать малышке, куда пропали рисунки, хоть та и была уже доведена до слез и отчаяния.
Все еще надеясь на свою плохую память, Вика в очередной раз прочесывала все углы дома, думая отыскать потерянные работы, чтобы продолжить попытки. Домашних животных ей совершенно не хотелось рисовать. Тем более после такой встречи со священником, который дал ей поцеловать свой крест. Это же честь какая!
Потратив на тщетные поиски еще три дня, девочка с вопрошающим взором, наконец-то, посмотрела на бабушку. А та совершенно серьезно глянула на печь.
У Вики ноги подкосились. На глазах появились слезы.
– Неужели ты сож, сож, – не могла произнести этого слова Вика, – сожгла мои иконки, баба?
– Да, Вика, – властным, беспощадным тоном заявила бабушка, – все до одной! И даже слегка грозно притопнула ногой для пущей важности.
Вика громко зарыдала и выскочила из дома прочь.
«Как ты могла», – слышался удалявшийся рев девочки, от которого и у Анны Григорьевны похолодело в душе:
– Куда это она??? И внутри у нее что-то «шевельнулось», а потом словно придавило тяжелым грузом…
Бежать за внучкой Анне Григорьевне не представлялось возможным. У нее давно уже болели и отекали ноги, так, что иногда она и передвигаться по дому не могла. Только с помощью внучки, палки или костыля.
Вика же удалялась все дальше и дальше от своего дома, туда, где она не услышит больше отвратительных слов любимой, но безжалостной бабушки, и не увидит эту страшную черную пасть печи, поглотившей ее работы.
Анна Григорьевна почувствовала свою вину и перестала находить себе место.
Вика пропала на несколько дней, а казалось, что уже целую вечность она ее не видела.
Пожилая женщина сразу заметно посерела лицом. Гордый нрав не позволял ей думать о том, что ее неправота могли причинить такое бедствие. Как отдушина всей жизни ее, куда-то пропала из-за жалких огрызков бумаги. Что делать? Куда бежать? Кому жаловаться? И самое главное, где искать Викулю, этого чистого, наивного, простодушного и отчаянного ребенка?
Анна Григорьевна окончательно поседела и стала беловолосой словно, стена у печи, в которую она решительно закинула детские иконки.
Вика не возвращалась, и никто из соседей даже не видел ее, сколько бы она не расспрашивала проходивших мимо ее дома людей…