– Баба! Баба! – волокли ее прочь доярки зыбкой трясиной размокшего огорода.
– Сгинь, сгиньте! Дьявол, он завсе соблазнит. Он седне подсунет, шары вам замазать, а назавтра отберет. Смейтесь! Смейтесь насколь, да как бы опосля белугой не взвыть.
Зарод был большой – запас на всю зиму на три живые скотские головы. Взялся яростно и неподступно. Пластало, закручивалось красным огнищем, расцвечивало вязкое утро багрово-сизыми дымами. Кружились над людьми черные нити, скрюченный прах летнего травяного естества.
– В такую-то непогодь! Неделю – неделю дождик обложной, снег вторые сутки, как заняться могло, если мокрое? – не ощущая холода, металась босая и растелешенная Хомутиха, похожая на расплывшуюся квашню. – Спасайте добро, люди мои, ить летит по ветру, переметнется на крышу! Не стойте, ради Бога, как истуканы, детьми прошу.
– Подь в избу, чем ты-то поможешь, когда мужикам непосильно. Босая, свалишься завтра, ни стог, ни коровенка станут не нужными, – сердобольно шумели на пожилую женщину.
Бесился привольно огненный молох, насмехался над людской немощью. Хомутиху колотило, она безутешно плакала.
Старый Хомутов пришкандыбал. Обошел пожарище на расстоянии, сплюнул досадливо:
– Переночевали! Какой был запас. Опять, видно, придется на ферме промышлять. – Пристукнув батожком, заорал в бешенстве на жену: – Не вой, избу не достанет. Иди лучше обуйся, сляжешь, на чем в больницу везти.
Набежал расхристанный спросонку, лохматый Савелий Игнатьевич, вырвав из прясла жердь, с разгону полез в огонь.
– Эй, осмалисся, молодожен волосатый! – озоровали бабоньки, уже перестав переживать за погибшее сено и босую Хомутиху; в России где смех, там надежда и великая сила устойчивости. – Куда понесло, проказа черная!
– А страшен-то, батюшки! Прям, диво пучеглазое.
– Кому как, а ей, может, ниче, в самый раз на вдовьей перине… Варьке-то! Ей в самый раз и под завязку, – хохотнула игриво Камышиха.
– Ты погляди на это «ниче» как следует, пройда! Чистый цыган, зубы только блестят.
– Ой, ой, поменьше завидуй и своево заведи, на чужих не косись! – озоровала Камышиха.
– Дак зубы и есть!
– А че ище че у него должно взблескивать, кроме лошадиных зубов!
– Да уж должно че-нибудь.
– Как у мерина, че ли?
– Э-э, разошлись! Елька, Катюха, дети кругом.
– Ой, батюшки, бородища никак трещит! – охнула Камышиха. – Сгоришь, чучело окаянное, для Варьки хоть поберегись. Отступай скорее!.. Савка! Савка!.. Савка, дьявол поперечный, ково тут спасать!