Дмитрич примолк, вспоминая…
- Дед. Не спи, - Генка легонечко
хлопнул старика по коленке. – Рассказывай, что дальше было?
- То и было… Иду, значит, и чуть
впереди вижу, наконец, собачонку. Сама маленькая, куршивая, шерсть
колтунами взялась. Бредёт, пошатывается, морду к земле
наклонила.
У меня в кармане, в пакете полпирожка
оставалось. У бабки на вокзале купил несколько самодельных, с
картошечкой, лучком жареным.
И решил я ту собачонку
угостить...
Дмитрич опять замолк, завздыхал,
пошерудил в костре палкой.
- Ну? И что? – теперь уже все
загомонили нетерпеливо.
- Ведь скажу сейчас – не поверите
старику! Да и как поверить в чудь этакую.
Прибавил я ходу, а та собачонка,
наоборот, остановилась, у забора что-то вынюхивает. Поравнялся с
ней, посвистел, позвал:
- Дружок, Дружок, на!
Назвал, конечно, наобум, просто,
чтобы хоть как-то обратиться.
И поворачивает этот «дружок» ко мне
голову… А там!..
Мы неотрывно смотрели на Дмитрича, и
в зыбком свете костра, в бликах пламени, показалось что содрогнулся
он, дёрнулся будто от страха.
- Чё, дед, заговорила она с тобой?
Поздоровалась? – хихикнул Генка.
- Если б так… Повернулась она в мою
сторону, а там не морда – лицо! Человечья голова у неё спереди
оказалась! Уши ещё собачьи, а дальше лицо старика! Бескровное
такое, бледное… Кожа складками, на месте носа две дыры, рот узелком
собран. Газа блеклые, бесцветные почти, но живые, осмысленные.
Охолонуло всё во мне! Тут бы молитву
вспомнить, да не знаю я их. Комсомолец был. Активист. Ни в какую
нечисть сроду не веровал.
И вот стою белым днём на улице – а
передо мной это. И тоже смотрит на меня. И
постепенно начинает улыбаться.
Вот будто время замедлилось, и каждая
секундочка в нём растянулась! Чётко вижу, как растягиваются бледные
сморщенные губы, как обнажаются синие дёсны, как сочится, капает на
землю тонкой струйкой слюна… И зубы вижу – мелкие, обломанные,
гнилые…
Сколько так простояли мы – не скажу,
но только начинает это существо в мою сторону двигаться. Ещё
немного и рядом окажется!
А я как столб - с места стронуться не
в состоянии. Ноги враз ослабли, будто не мои, не слушаются! Что
делать? И вспомнилась мне внезапно прабабка Авдотья! Вот сразу, ни
с того, ни с сего! Особенная она была. Сильная.
Грамоте не разумела, а премудростями всякими ведала.