- Так вы, значит, приедете?
Я поднимаюсь из-за стола, и парнишка сглатывает, но плечи
расправляет, ожидая ответа.
- Это к делу не относится. Вы меня оповестили. Теперь
свободны.
Он решает не спорить, что-то там бормочет и пытается забрать
документы, которые принёс с собой.
- Оставьте. Всего доброго, - прерываю его жалкие попытки.
И, наконец, остаюсь один. Сую руки в карманы брюк и шагаю к
панорамному окну. Здесь на пятидесятом этаже «Империи» прекрасный
вид на город. Особенно вечером. Мне нравится смотреть, как потоки
трафика тянутся от центра к периферии. Чувствуешь себя чёртовым
богом-громовержцем, наблюдающим за муравьиным копошением людей у
себя под ногами.
А сама «Империя» - огромный улей. Муравейником её как-то язык
назвать не поворачивается. Только после одиннадцати вечера тут
окончательно гаснет свет. Я привык работать допоздна. Особенно
последний год. И те, кто в моей команде, знают, за что получают
деньги. За результат.
Нажимаю кнопку на интеркоме, чтобы вызвать Олю.
- Машину через десять минут к главному входу.
- Принято. Что-то ещё?
Я колеблюсь, но отрицательно мотаю головой.
- Нет.
Результат. Возможно, сейчас я встречусь с результатом
неосторожной и необдуманной связи, произошедшей почти полтора года
назад. А что мне делать с ним… как поступить… решу потом.
***
В первой городской суета. Ещё бы разгар дня. Я ненавидел
больницы. Особенно последние два года до смерти отца. Это
бесконечная череда реабилитаций, ожидание чуда, понимание, что чуда
не будет. Мы увезли его в клинику в Израиль, где ему продлили жизнь
ещё на три месяца. Каждый день был, как последний. Я тогда забил на
бизнес, забил на всё, жить не хотелось. Особенно горько было
смотреть на некогда сильного человека, потерявшего половину себя и
превратившегося в немощь. Если со мной когда-нибудь случится нечто
подобное – пристрелите меня сразу. Может, и отец этого хотел. Но мы
делали всё возможное, чтобы выиграть время, и чуть-чуть нам это
удалось.
- Всеволод Петрович? – ко мне подходит зав отделением.
Его, наверное, уже просветили, кто я такой и как со мной следует
обращаться. Уверен, я выгляжу странным пятном в этом суетливом
царстве слуг Гиппократа.
Киваю, смотрю на мужчину чуть старше себя. Если мне тридцать
два, то ему под сорок, а может, и меньше, просто перманентная
усталость добавляет лет.