– Он не дурак, – возразил Гутред.
– Его приводит в ужас неодобрение Бога, – объяснил я.
– Ну что же, этого, пожалуй, стоит бояться.
– Убей Эгберта, мой господин! – воскликнул я. – Если ты оставишь его в живых, он попытается вернуть свое королевство. К югу отсюда у Эгберта есть поместья. Он может поднять тамошних людей, отведет их к Ивару, а Ивар захочет снова видеть Эгберта на троне. Эгберт – враг!
– Он старик, больной и испуганный, – терпеливо отвечал Гутред.
– Вот и избавь престарелого ублюдка от страданий, – гнул свое я. – Если пожелаешь, я сделаю это для тебя. Я еще никогда не убивал королей.
– A тебе бы хотелось?
– Я убью его для тебя, – повторил я. – Эгберт позволил своим саксам резать датчан! Он не так жалок, как ты думаешь.
Гутред неодобрительно посмотрел на меня.
– Я знаю тебя, Утред, – ласково произнес он. – Ты хочешь иметь полное право хвастаться, что не только убил Уббу на морском побережье и сбросил с коня Свейна Белую Лошадь, но и отправил короля Эофервика Эгберта в холодную могилу.
– И убил Кьяртана Жестокого, – отозвался я. – И зарезал Эльфрика, который незаконно захватил Беббанбург.
– Я рад, что не вхожу в число твоих врагов, – беспечно проговорил Гутред, потом поморщился. – Какой здесь кислый эль.
– В этих краях его делают по-другому, – объяснил я. – A что посоветовал тебе сделать аббат Эадред?
– Разумеется, то же самое, что ты и Ульф. Убить Эгберта.
– В кои-то веки я согласен с Эадредом.
– Но Альфред не убил бы его, – твердо заявил Гутред.
– Альфред – король Уэссекса, – ответил я. – Ему не угрожает Ивар, и у него нет соперника вроде Эгберта.
– Но Альфред – хороший король, – настаивал Гутред.
Я в отчаянии пнул частокол и поинтересовался:
– Почему ты хочешь оставить Эгберту жизнь? Чтобы понравиться здешнему народу?
– Да, я хочу нравиться людям.
– Они должны тебя бояться, – возмутился я. – Ты король! Ты должен быть безжалостным. Ты должен внушать страх!
– A разве Альфред внушает страх?
– Да, – ответил я и сам удивился, поняв, что сказал правду.
– Потому что он безжалостный?
– Нет, просто люди боятся вызвать его неудовольствие, – покачал я головой.
Я никогда не сознавал этого раньше, но теперь мне внезапно стало ясно: хотя Альфред вовсе не был безжалостным и был склонен проявлять милосердие, однако все равно внушал страх.