У «Прокаженных» была замечательная система обучения, направленная на проявление индивидуальных качеств каждого игрока. Еще у клуба было правило, установленное спортивным директором молодежных команд Хорхе Гриффой: «Дайте нам лучших!» В клубе на самом деле собирались лучшие футболисты. Ассистенты Гриффы находились в вечном поиске юных талантов. Они шли на любые уловки ради того, чтобы заполучить перспективных игроков. Если тот уже подписал контракт с другим клубом, ему предлагались более привлекательные условия. Ассистенты приводили отобранных ими игроков к своему боссу, тот оценивал их и выносил вердикт. Мне Гриффа сказал: «Мальчик, у тебя большое будущее». Это случилось в марте 1994 года, когда я пришел в клуб. После ухода Гриффы многое изменилось. В первую очередь исчез дух перфекционизма. Я сужу об этом объективно, непредвзято. Обиды – сами по себе, а правда – сама по себе.
Собственно, обиды как таковой не было. Глупо обижаться на то, что кто-то не захотел тебе помочь. Это его дело. Было недоумение…
Диагноз дефицита гормона роста соматотропина мне установили в десятилетнем возрасте. Пока я был мал, мое отставание в росте от сверстников не так сильно бросалось в глаза. Но пришел день, когда стало ясно, что мне необходимо лечение. В десять лет мой рост был 1 м 27 см, а весил я около 30 килограммов. Сейчас мой рост 1 м 69 см, а вес зависит от того, сколько я съем маминой миланезы[61].
Меня показали эндокринологу Диего Шверцштайну, который часто консультировал игроков «Ньюэллс», поскольку сам был членом клуба. Дон Диего мне понравился. Он был общительным, добрым и все мне объяснял. Обследование растянулось на полгода. Затем мне назначили инъекции. Мы были готовы к тому, что лечение будет стоить денег, но не ожидали, что оно окажется настолько дорогим и станет «съедать» половину отцовского заработка.
Средств нашей семьи – вместе с тем, что покрывали страховки, – хватило на два года. Лечение дало хорошие результаты, но их было еще недостаточно. Мне требовался как минимум еще один год инъекций, а средств на это не было. К тому же ситуация в стране начала меняться к худшему.
Сейчас многие аргентинские чиновники любят рассуждать о программах и комитетах, которые якобы могли бы мне помочь. Я уверен, что если бы мой отец мог получить помощь от государства, то он ее непременно получил бы. Мой отец умеет добиваться своего. Но у него не было ни связей, ни возможностей, поэтому, пока он мог, он оплачивал мое лечение самостоятельно. Нам не помогал никто, кроме тети Марселлы и ее мужа Клаудио, моего крестного. Однако они сами жили небогато и серьезно помочь не могли. Чтобы два года лечения не пропали напрасно, отцу пришлось обратиться за помощью в «Ньюэллс». Отец думал, что он вправе так поступить, ведь я считался перспективным игроком, на которого возлагались определенные надежды. В конце концов речь шла о займе. Я отработал бы клубу то, что было бы потрачено на мое лечение.