Некоторое время они сидели на ложе молча. Царевна сведя к переносице черные брови чуть слышно сопела, надув и так объемистые губы.
– Правда? – недоверчиво взглянула прямо в душу маленькая царица. – Опять наверно врешь.
– Клянусь Священною Девяткой! – твердо не соврал Меренра. – Вот это – Правда! Я клянусь!
– И другой жены, кроме меня, у тебя не будет?
– Ну, у повелителя, вообще-то существует целый гаре..
– Клянись, что другой жены не будет! – закричала Нейимкерт.
– Клянусь!
– А вот эти две? А остальные? Кто тогда такие? А? – приступила к первому допросу маленькая царица.
– Ну, они, все и Имтес, и Хетитенка, и Неферханебта и все прочие другие просто мои подруги. Они иногда мне сильно помогают, а иногда и… гадят. Такие же, подруги, как есть и у тебя. Ты хочешь их прогнать?
Нейтикерт несколько задумалась и решила:
– Ну, ладно, если это называется подруги, то пусть остаются. Но мои подруги мне не гадят. Иначе бы я их очень быстро… ну, да это ладно. А мне больше не будешь подсовывать постороннего супруга?
– Все будет так, как моя царица пожелает.
– Да, твоя царица так желает. И, напротив, не желает слышать о всяких посторонних детях и уж тем более о посторонних супругах. Царица так все понимает, что их общие с царем, с тобой, дети как раз и имеют все неоспоримые права на трон, а не половину или какую еще часть, от целого всего. Так что ложись обратно на наше супружеское ложе и я с тобою рядом, как ты и говорил и будем ждать, когда все то, что значит это всё, что Птах-творец, нам завещал, произойдет.
Нейтикерт вновь положила подбородок на грудь Меренра, вновь прикусившего и так искусанную губу. Благополучно закончившая первую семейную сцену, Нейтикерт долго лежала молча, возможно ожидая, и стараясь не пропустить, момента зарождения в себе новой жизни. Наконец, посмотрев в глаза Меренра, сказала:
– Пап, ты не расстраивайся, уж очень сильно, что на страшненькой такой женился. Я вырасту, и может, еще буду ничего себе. Так ведь бывает?
– Вот в этом я уверен абсолютно, осталось только и тебе поверить. Ты вырастешь в красавицу, не уступающую всем богиням, в этом нет сомнений.
– Ага, ну хорошо, а большие сиськи, не такая уж и божественная красота.
– Ну-у…
– Нет, не красота! Это уродство!
– Да, но приятное уродство.
– Уродство! А ну не спорь со мной! – у всех богинь небольшие груди!