Боль-река. Лишь бы ты никогда не узнал, что читаешь сейчас про себя - страница 6

Шрифт
Интервал


Зря ты поверил в эту любовь – люди нещадно лгут.
Я не умею прощаться и ласковых слов не жди:
Это паршивая штука – жизнь, и в ней всегда дожди.
Лужи растут, под ногами грязь, стоит ли говорить,
Что благодарна тебе за все, и что ты сможешь жить
И без меня? Ты, ухмыляясь, смотришь так горячо…
Но умирает бессмысленно, тихо ангел твой за плечом.
Ну же, скажи мне, что я такое, где же твои слова?
Сделай хоть что-то, пока не закрыта эта пустая глава?
Но сигарета мелькает в ладонях, руки дрожат… курить…
Мне бы не взвыть тут при всех, родная… Куда уж мне говорить.
Двадцать ноль-две. Время застыло. Поезд идет в Бейрут.
Ты меня никогда не любила – люди, бывает, врут.
Сколько же ждет меня впереди черных, сырых ночей?
Если ты будешь когда-то «чья», то я всегда – «ничей».
Разбиты надежды, размыты дороги. Рвется под кожей пульс.
Жить без тебя – невозможно, нелепо, больно. Но я научусь.
Только бы ты была счастлива, милая, первая встречная… боль.
Только бы ты была счастлива, милая, пусть даже не со мной.
Нет, я не чувствую больше сомнения, да и оно зачем?..
…Вдруг просыпаюсь. А ты так доверчиво спишь на моем плече.

Мне не боязно

Полёты/перелёты/вылеты… Нажать курок и – выстрел по вискам. Туманы Лондона и слякоти по «был ли ты». Ошибочно. Сиэтл. Ночь. Тоска.


Настойчиво/пристойно/неукладчиво сбегают чемоданы с «багажа». Вся дурь билетов – файлопередатчиков, бумага размалеванно-свежа.


Гори, гори оно все днем негаданным! Лечу на взлет. Посадка в пол часа… А за окном – нечаянно/разгаданно стоишь и ждешь в тепле-пыли плаща.


А я вернусь. Сегодня/завтра/поездом прошедшие открытки теребя. Наверное, всё сдохло/мне не боязно… Наверное, мне пусто без тебя.

Обессилие

Написать тебе? Но о чем? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не умею просто и красиво писать об обычных вещах. Только надрывно, болезненно. Мой внутренний мир пуст и черен как сажа – оттуда ничего красочного не выходит. Только серая, тягучая безнадежность.

Я не могу писать о прошлом. Когда я это делаю, то чувствую себя старой сломанной куклой, которой выкручивает суставы малолетний бездельник. Все глаголы неожиданно пропадают и остается только странная, ржавая струна, тренькающая на одной унылой ноте: боль-но, боль-но, боль-но…

Нет, конечно, со временем эта боль становится повсеместной, постоянной, как зубная. С ней срастаешься, приучаешься жить с ней как с чем-то нормальным. И она больше не сводит с ума. От нее больше не хочется лезть на стену, писать грустные стихи, так пугающие маму и изображать из себя Электроника, который ничего не чувствует и никогда не плачет.