Все развивалось своеобразно. После второй встречи я уже периодически вспоминала «того странного парня». Даже не зная его имени. В следующий раз он появился – так же внезапно – через несколько дней, после моих пар: «Запомнил время, в которое встретил тебя из банка – ты вроде тогда из института шла?». Не знаю, может, это была и не первая попытка подстроить третью встречу, это мы потом никогда не обсуждали.
Мы наконец-то представились друг другу (архаичному полному имени Тимофей он предпочитал короткое Тим) и перешли на «ты». Я настороженно, коротко, но все же сообщила необходимый минимум информации о себе: студентка второго курса, учусь на культуролога (звучит претенциозно и очень бесперспективно одновременно, да простят меня все культурологи мира), живу с матерью и отчимом. Тим к тому времени учебу уже закончил – наша разница в возрасте составляла четыре года – и занимался в какой-то конторе продажами. «Но это ведь это совсем не творческая профессия», – удивилась я, услышав об этом. «Отнюдь. – Тим даже, кажется, немного обиделся. – Всякая работа является творческой. Или ты думаешь, творчество непременно подразумевает бумагу, перо и кисти?».
К зиме мы начали видеться почти каждый день: бродили по улице, отогревались горячим чаем в кафешках, сходили пару раз на каток, смотрели у него дома фильмы допоздна – все без малейшего намека на романтику. Мне было легко с этим человеком, потому что от него, в отличие от остальных, я не ждала подвоха: очень скоро стало ясно, что Тим, как и я, ненавидит врать. Он не бросался со своей правдой-маткой к окружающим, но, уверена, если бы любой, кто вызывал у него антипатию, спросил Тима об его отношении к себе, тот ответил бы честно.
Общаться с кем-то часами и ни разу не получить «удар под ребра», как я это называла, было необычно, почти нереально. Будто мне впервые за много лет разрешили выйти из душного помещения и постоять на пороге, вдыхая упоительный морозный воздух, и я с ужасом ждала, что вот-вот меня погонят обратно, но этого не происходило.
Закрывая за собой изнутри дверь в квартиру, я уже чувствовала, как ноги несут меня обратно – к оазису, к Тиму.
До сих пор я считала одним из самых честных людей свою мать (разумеется, она, в отличие от Яши, знала о моей особенности, пусть и предпочитала молчать о ней как о редкой и постыдной болезни, – в любом случае, при мне она старалась не врать и не лицемерить). Но по сравнению с Тимом и она стала казаться неискренней и фальшивой. О своей реакции на Яшу вообще говорить не приходилось: я продолжала сводить наше общение к минимуму, обращая к нему только дежурные фразы вроде «Доброе утро», «Спокойной ночи», «Сегодня снежно».