– Это… это?
– Шприц люэровский, старый, – терпеливо объяснил Игнатович, снова становясь спокойным и добродушным. – Студенты забыли, вот… разбился. Ну, на счастье, молодой человек, на счастье.
– На счастье, – эхом повторил я, окончательно погибая от стыда и делая неловкие попытки собрать осколки. Заведующий остановил меня ласковым жестом.
– Вы – нервный молодой человек, – сказал он, и даже кивнул, соглашаясь со своими словами. – Нервный… кхм. Вам бы…
– Это наследственность, – вкладывая в это всю свою и вину, и досаду на себя, ответил я.
– Наследственность, хе-хе. Наследст… Артур! – грянул он громче и грознее.
Дверь распахнулась, и в проеме возник, как черт из табакерки (я снова стрельнул глазами на мирно улегшегося кота) бравый, с косой саженью в плечах. Был он, как и кот, рыж, и даже пышные усы были рыжими, но размах плеч был поистине богатырский, и голос был гулким, как в бочонок:
– Звали, Максим Олегович?
– Звал, звал, – кивнул заведующий. – Каплину сюда позови, если не на вызове.
Артур осклабился, подмигнул мне и исчез беззвучно.
– Телефоны у нас третий день не работают, – подмигнул мне и Игнатович. – Вот и приходится фельдшеров гонять.
Я снова посмотрел на кота – не подмигнет ли и он, подумал, не подмигнуть мне заведующему в ответ, и не стал.
Дверь снова открылась, на этот раз со скрипом, и в дверном проеме возник давнишний ангел, которого я видел из окна моей гнусной комнаты. Правда, свой сверкающий наряд из голубых перьев она сменила на довольно потертый белый халат с рукавами по плечи с зеленой оторочкой, а жгучее золото волос – на пепельный оттенок, но я узнал ее тут же, и тут же, на этом диване понял, что погиб окончательно и уже бесповоротно.
– Звали, Максим Олегович? – повторил ангел фразу, после которой недавно исчез бравый Артур.
– А звал, Юленька, как же. Вот, полюбуйся, – и Игнатович жестом фокусника, успешно завершившего очередной иллюзион, указал на съежившегося на диване меня. – Ты фельдшера просила себе? Вот, кхм… сам пришел, даже искать не пришлось.
Ангел коротко посмотрел на меня и отвел взгляд.
– Снова учить? – тяжело спросила она, и сердце мое тут же сжалось и заполнилось жгучим ядом страха.
– Учи, учи, – благосклонно кивнул Максим Олегович, словно не замечая сведенных досадой тонких бровей (глаза, ах, ах!) и нервно сжатых тонких пальцев. – Тебя ведь тоже когда-то… учили, верно?