Как красиво! Словно внутри мыльного пузыря. Рома бы оценил как художник.
И тут же ощутила, что и сама растворяется, превращаясь в одну из радуг, составляющих сферу.
Юля, сидящая на подоконнике и Юля, парящая среди радуг, представлялись совершенно автономными, незнакомыми друг с другом, и в то же время это был один и тот же человек, испуганный, но реально и здраво ощущающий себя в двух ипостасях одновременно.
* * *
– Яков Вилимович, так это вы Атакан в Неву сбросили? – поразилась Юля. – А мне бабушка рассказывала, что волной смыло.
– Бабушкам положено чадам сказки сказывать, – проронил Брюс.
– Так народ гибнет! Я видела!
– Больше б сгинуло, ежели на берегу остался. Зреет Атаканушка, зреет, вот и требует пищу… Мстительный он.
– А что будет, когда созреет?
– Рай земной наступит, – не то серьезно, не то издеваясь, потупил глаза Брюс.
– Не мели чушь, Яша, – возник вдруг чей-то женский голос, очень знакомый, вроде совсем недавно слышанный, – отпусти девочку, – и уже к Юле: – Дай руку, держись!
Голова страшно закружилась, обморочно, до тошноты. Понеслись жуткой каруселью дома, берега, корабли, люди, втягиваясь куда-то внутрь, в какую-то свистящую трубу. Туда же стремительно всасывался воздух. Подоконник заходил ходуном, будто дом пинал невидимый великан. Дышать становилось все труднее. Еще секунда – и воздух кончится совсем.
Секунда минула. Юля открыла рот, пытаясь ухватить остатки жизни и кулем свалилась в бездонную черную яму.
Ударилась плечом, головой, коленом и – умерла. А воскресла, когда кто-то сильно дернул за руку и приказал: вставай!
* * *
В сумраке прорисовались стены знакомой комнаты, светлые полукружья окна. Тело болело, ушибленные места онемели от неподвижности и теперь нещадно зудели, прорастая миллионами раскаленных иголок.
Встала, оперлась о подоконник. На странно запотевшем стекле центральной, самой широкой, части окна вились ровные строчки:
«Камень, который отвергли строители, сделался главою угла: это – от Господа… Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он падет, того раздавит…»
Буквы были красивыми, словно прорисованные пером, и необычными, будто из старинной книги.
– Кто это написал? – спросила Юля. И увидела, что туман на стекле истаивает вместе с буквами. – Стойте!
Сквозь совершенно чистое окно сиреневела петербургская ночь. Ясная, промытая влагой, с улыбками фонарей на набережной и надменно откинутым крылом Литейного моста.