При социализме в его советской версии государство выступало в роли заказчика и исполнителя одновременно. Основные экономические институты, а именно: банки, заводы, транспорт, внутренняя и внешняя торговля – принадлежали государству. Многие институты отсутствовали вовсе – такие, как свободное ценообразование, биржи, частная коммерческая инициатива, свободный оборот валют, реклама (во всяком случае, заслуживающая называться этим словом). Довести производительность труда до уровня стран «передового капитализма» нечего было и думать. Размер вознаграждения за труд был мало связан с результатом труда, в связи с чем «широкими массами» все больше овладевала идея работать по возможности меньше. Многие помнят горькую шутку 70-х: «Вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем».
Что важно, отсутствовала конкуренция, а производство товаров массового потребления развивалось по остаточному принципу. Партийные агитаторы внушали нам, что социалистическому обществу чуждо потребительство, что потребительство – убогое и безыдейное мещанство, а настоящего советского человека вдохновляет высокая идея. Эта пародия на новозаветных апостолов опровергалась самой же «идеей», гласившей, что коммунизм строится ради «наиболее полного удовлетворения постоянно растущих потребностей членов общества». То есть ради удовлетворения того самого потребительства.
В своих попытках модернизировать технологические отрасли Горбачев надеялся отстрочить момент истины. Отсрочка не удалась. Хозяйство, существовавшее вопреки неумолимым экономическим законам (вытекающим из человеческой сути), должно было либо рухнуть, либо перестроиться на основе более жизнеспособной модели, для простоты именуемой рыночной. Это была опасная для судьбы России развилка. Честные и искренние ученые предъявляли совершенно точные расчеты, гласившие, что в течение трех-четырех месяцев страна неминуемо погибнет. Они были в этом просто уверены и умоляли остановить реформы. К счастью, их не послушали.