Девушку зовут, что характерно, Нора. Их практически всех как-нибудь так зовут: Дамиан, Кристофер, Жаннетт. Ясное дело, разве с Машей или с Колей может случиться что-то интересное, и не в космическом будущем, и не в средневековом прошлом, а сегодня?
Мы им установили лимит в семь страниц, не развернешься особо с описаниями, с поступательным развитием сюжета. К тому же школьники – повторюсь – мельчить не настроены. Школьников манит романный или даже саговый масштаб. Им бы многосерийный фильм сочинять – с флешбэками, со всеми делами, а тут такая вынужденная нищета.
Пришлось школьникам упихивать длинные жизни героев в десяток коротких сцен. Все происходит стремительно. Герои мчат по главным точкам: родился – женился – совершил важное научное открытие – развелся – опять женился – предал – потерял память – убил – убит. От всего человека нам остаются только главные точки.
Один за другим я читала биографические конспекты в диалогах – сверхплотные, без воды и без воздуха. Вот так люди, с которыми еще мало главного произошло, разлиновывают эту абстрактную тетрадку. Такая у них селекция судьбоносных событий.
Выборы школьников не странные – понятные. Крупное событие отличить от некрупного можно даже при скудном персональном опыте ужаса и счастья. Опять же, из скудности опыта вытекает наглость. Они так лихо швыряют героя в любовь, в прощание навек, в смерть, так легко даруют ему встречу жизнь спустя, так походя лишают всякой надежды, как даже сам господь Бог остерегается иной раз и смягчает углы.
Театр – вообще грубое искусство, крупных форм такое. Историю в театре надо рассказать быстро и выпукло. Давление на зрителя должно быть сильным и частым. Ковальская с Греминой сочинили талантливое определение – чем театральное искусство отличается от киношного и, тем более, телесериального – «интенсивностью переживания на единицу времени».
Мы в театре как бы показываем жизнь неослабевающего драматизма, показываем строго горку: либо герой в нее лезет, либо ёбается с нее. Плато – только подразумеваем. Что – ну, где-то, когда-то, когда нет горки, есть прокладки, люфты, воздушные подушки, на которых герой возлежит, и с ним не происходит ни-че-го. Ничего особенного.
Киноартхаус, видимо, взял на себя функцию антитеатра и интересуется только подушкой. Микродействиями, микрособытиями, самой жизненной тканью, а не швами и не зонами разрыва. Весь фильм может быть как подушка. Просто лежит подушка, легкий ветерок выдувает из нее перышки – и так полтора часа. Если режиссер задорный и любит движуху, экшн, – в финале подушка красиво лопается.